Говорят, под новый год...

[Lana Mak]

Рейтинг:
NC-17
Жанры:
Романтика, Юмор, Флафф, Повседневность, Стёб
Предупреждения:
Нецензурная лексика, Групповой секс, Элементы гета, Элементы слэша
Размер:
Миди, 23 страницы, 3 части
Статус:
закончена
Описание:
За дверью оказался очень даже неплохой сюрприз, состоящий из довольно стройного для своих лет Деда Мороза и просто потрясной Снегурки. «Видно квартирой ошиблись. А жаль…»

Посвящение:
Соболю и всем моим друзьям

Что ни пожелается


За месяц до…

— Ух! Какой экземплярчик, — Ирка едва не присвистнула от восхищения при виде высокого статного блондина, выходящего из кабинета главврача. Его имя на бейджике было не разглядеть, но белый халат и застывшее на благородном челе выражение вселенской усталости явно указывало на принадлежность этого образчика мужской красоты к цеху эскулапов.
— Тебе там ничего не светит, — уверенно заявил Влад, оценив про себя безупречный вкус подруги.
— Это почему же? — возмутилась та.
— Кольцо на правой руке видишь?
— Ха! Тоже мне аргумент! — рассмеялась она в ответ. — Сам-то ты за каким колечко таскаешь? А где твоя жена? Вернее, муж…
— Но-но-но!.. Попрошу без инсинуаций в мой адрес! — Влад легонько шлепнул Ирку пониже спины (многолетняя дружба позволяла), еще раз оглянулся вслед скрывшемуся за дверями лифта мужчине и потащил подругу к кабинету того самого главврача, который час назад по телефону велел им прибыть пред его ясные очи в одиннадцать ноль-ноль. Часы в холле показывали ровно одиннадцать. Влад незаметно перекрестился, перекрестил враз посерьёзневшую Ирку и решительно постучался в дверь.

За неделю до…

— Эх… Он сегодня не был на пятиминутке. И вчера его не было. Ты заметил, Влад? Вла-а-а-а-д… Ну, Влад! — Ирка дергала друга за рукав, осматривая цепким взглядом весь докторский состав больницы, шумной толпой вывалившийся из кабинета главврача.
— Может занят человек. Отстань… Выходной взял, или отпуск! — Влад делал вид, что усердно заполняет очередную карточку пациента, а сам исподтишка привычно высматривал Эдуарда Казимировича, Эдичку, как ласково прозвали субъекта их с Иркой воздыхания все медсёстры хирургического отделения, в котором они отбывали срок в качестве интернов.
— Может у него пациентов через край, — ляпнул задумавшись.
— Аншлаг в морге? Ну, ты и сказанул!
— Отстань, говорю! И займись делом. Тебе там все равно ничего не светит.
— Почему это? Только не надо о кольце. Знающие люди сообщили, что он свободен, как ветер.
Влад сделал себе зарубку на память, а Ирку осадил неожиданным:
— Просто он нашего поля ягода. Не по девочкам, поняла?
— Да ну! — Ирка во все глаза уставилась на друга, пытаясь понять, не шутка ли. Она не раз слышала о пресловутом гей-радаре, но видеть его в действии ей как-то не доводилось.
— Ну да! — он смотрел открыто, с лёгкой усмешкой. — Если на кого и положит глаз, так на меня.
— А вот мы это посмотрим! — выпалила девушка, развернулась и сердито потопала в сторону ординаторской.
— Посмотрим, — из уст Влада это звучало как-то не очень оптимистично. Парень вздохнул. «Походу я влюбился! Интересно, Ирка тоже?»

Не успел он углубиться в самоедство, как подруга вернулась, приподнялась на цыпочки и выпалила в самое ухо:
— Пари!
— О, нет! — Влад ляпнул себя по лбу, зная, что спорить бесполезно, но отвертеться не выйдет. Ирка, если надо, умела основательно потоптаться по больным мозолям и взять на понт.
— О, да! — торжественно изрекла изуверка. — Кто первый окажется в его постели, тот и выиграл. С проигравшего десять дежурств. На все про все у нас месяц. Согласен? — и не дожидаясь его кивка подытожила. — Вот и ладненько.

За день до…

— Два ночных дежурства, или Снегурочка и Дед Мороз, — зав отделением сурово сдвинул брови и подтолкнул в их сторону листок с добрым десятком адресов сотрудников хирургии, по которым требуется прогуляться в новогодний вечер.
— Детям нужна сказка! — добил сверху и откинулся на спинку кресла, которое жалобно скрипнуло под ним всей своей кожаной поверхностью.

Ребята переглянулись. Выбор невелик: либо им с Иркой всю праздничную ночь пялиться в экран телевизора в ординаторской (и это еще в лучшем случае), либо марш-бросок через добрую половину Питера в дурацких костюмах Снегурки и Деда Мороза, но потом долгожданная свобода и целых два дня отгулов. Насяльника даже водителя с машиной им откуда-то раздобыл. О чём тут думать? Влад решительно потянул листочек в карман и прищелкнул несуществующими каблуками:
— Явойль, майн фюрер!..

За час до…

— Я знаю его адрес. Поздравим?
— А вдруг он не один?
— Ссышь? Тогда я поздравлю сама, выиграю пари, а ты не забудь МЕНЯ завтра поздравить. И отдежурить третьего числа. Вот только халатик сменю, — девушка совершенно не стесняясь стала менять свое облачение на более фривольное.
— А вот ректальник тебе в рот! Без меня не поедешь. И поздравлять завтра ТЫ меня будешь! Эд по мальчикам.
— По девочкам!..
— Может уже поедем? — вопрос загрустившего водителя обоих застал врасплох. Он то и дело поглядывал на часы, всем видом показывая, что пора бы и честь знать. Скоро одиннадцать, а они еще даже не дома.
— Едем! — решился Влад, а Ирка назвала адрес.

***

К такой зиме Питер был совершенно не готов. Вместо заснеженных улиц, застывших под коркой льда Невы и каналов, заметенной набережной народ без особого энтузиазма любовался сизыми тучами, цепляющими шпиль Петропавловки и безрадостно шлепал по нескончаемым лужам, все же лелея надежду на традиционно морозный Новый год, который грозился вот-вот наступить. Даже не вот-вот. Он наступал и стоял на пороге. Тридцать первое декабря как-никак. К вечеру ударил мороз, повалил снег, белый и лапатый, но вслед за ним с Финского подул ветрище и показал всем, кто в городе хозяин.

Такая мерзь за окном кого угодно могла вогнать в затяжную депрессию. Зав патанатомическим отделением (в простонародье моргом) Мариинской городской больницы Эдуард Казимирович Залевский оказался не исключением. Проливной декабрь, одиночество и завалы на работе сделали свое «доброе» дело. Он пил. Неделю. Беспробудно. Запасы позволяли. Спасибо изобретателям великого и могучего интернета, над закусью голову ломать не пришлось. Пицца из соседнего ресторанчика поставлялась в его квартиру исправно, так что даже тапочки не пришлось переобувать.

В конце-концов пить тоже надоело. Эдик с удивлением разглядел, какое на дворе число, поглазел на себя в зеркало ванной, потер рукой подбородок, заросший густой светлой щетиной, и решительно взялся за бритву. Надо что-то в жизни менять, тридцать шесть лет как-никак, ума же на все шестнадцать. Куранты вот-вот пробомкают Новый год, народ оливье тазиками шинкует, а у него даже завалящей мандаринки нет. И друга… Или подруги… И детей… Хотя, какие дети, если взгляд чаще цепляет стройные и поджарые фигуры парней, чем гитарные изгибы дам всех возрастов и мастей? Но не суть. Все равно один. Эдуард взглянул в зеркало, оценил степень помятости, пару царапин, которые таки умудрился оставить после бритья и решил двинуть в клуб. Столик уже не занять, все давно заказаны, но и у барной стойки можно аппетитную рыбку отловить.

Звонок в дверь застал его на выходе из ванной, чистого и приобрёвшего не огуречную свежесть (после недельного запоя сие было нереально), но что-то близкое к этому состоянию. На пороге с ноги на ногу переминался засланец, Василий — друг и по совместительству нарколог из их клиники. Эдуард хмыкнул в ответ на звякнувшую у ног друга стеклотару в пакете и отступил от двери. Похоже, вечер обещает быть томным, а лечение от похмелья — кардинальным:
— Захады, дарагой, толка тебя и ждал! — попытался схохмить.
— Я это задом чуял, так что вот, — Василий протянул пакет, затаренный под завязку горячительным и всякой снедью и шагнул в прихожую.
— Тебя ко мне только твой чувствительный зад привел, или чей-то пинок свыше? — Эдуард даже после недельного пребывания в астрале не терял остроты мышления. Сам по себе Василий в такой день вряд ли решился бы на столь знатный подвиг. Узнай его дражайшая половина, куда милый чешет, тут же наложила бы вето размером с кувалду и приковала наручниками к батарее.

— Ну-у-у-у… Как тебе сказать? — нарколог переминался с ноги на ногу, пыхтел, делал вид, что шарф совершенно наглым образом отказывается развязываться, короче, оттягивал момент признания как мог.
— Что, трупик горячий привезли?
Василия передернуло от такого сравнения, но головой кивнул.
— И потрошить его больше некому? — Эдик сложил руки на груди.
— Некому, — признал Василий.
— А вот хрен им! Кроме меня там еще трое врачей с нехилым стажем работы. И пять лаборантов. Сами! Все сами!
— Да там затык образовался. Госзаказ. Генерал какой-то важный неожиданно преставился. Да так неожиданно, что возникли сомнения, не помог ли кто отправиться к праотцам. Главврача гэбэшники поставили раком и имели в извращённой форме битых два часа. Требуют тебя, как самое светлое светило в труповедении. Клинико-экспертную комиссию больше некому возглавить.
— Не пой-ду! У меня Новый год. И отпуск. Два года не был в отпуску. Имею право, — Эдуард подхватил тяжелый пакет и двинул с ним на кухню.
— Да они ж только на денёк хотят, не больше, — зачастил вслед ему нарколог, спешно выпутываясь из одежды. — А у тебя телефоны вырублены и нигде нос не показываешь.
— Где денек, там и другой, и третий, сам знаешь. Глаза б мои не видели ни главного, ни его «подкидышей».

Василий на какое-то время решил оставить больную тему и обратил внимание на батарею стеклотары в углу кухни.
— Ну ты и горазд бухать! — восхитился он здоровьем друга, принюхиваясь к горлышку стоящей с краю бутылки из-под Hennessy Single Distillery и приоткрывая форточку, чтоб хоть отчасти выветрить штын, надежно зависший в воздухе квартиры
— Да еще и напиток царский в одно рыло. Не стыдно тебе? Мог бы меня позвать для поддержания компании.
— Щаз! Твоя благоверная враз трепанацию черепа мне без наркоза организует, если ты здесь зависнешь. Не. Я за мир и дружбу, — отмахнулся от него Эдуард и поволок в гостиную разложенную по тарелкам снедь. Василий потопал следом, прихватив запотевшие бутылки виски, в количестве трёх штук, с помощью которых он надеялся организовать благополучный исход операции. Ибо главврач велел без Эдика на глаза не казаться и не далее, чем завтра нарисовать того на пороге морга.

Эдуард пил мало, говорил много, все больше склоняясь к тому, что жизнь — дерьмо и ну ее в болото. Одиночество — беда-печаль и горе горькое.
— Поду-у-у-у-у-маешь, горе у него! — Василий презрительно фыркнул в поднесенную к губам рюмку, небрежно разбрызгивая драгоценную влагу. — Вот у меня реальное горе! Тёща, сколопендра медноголовая, еще летом приехала погостить на две недели и до сих пор никак вещички не соберет. Тестя в гроб загнала, чую, и ко мне подбирается.

Правая бровь Эдика медленно поехала в сторону едва намечающейся залысины:
— А почему медноголовая?
— Да в салон ее на днях понесло, красоту решила навести. Ага! Какая красота, если протезы на каждом чихе из пасти вываливаются и волосёнки только в шиньоне остались? Так ей в том салоне их так затонировали, что по окрасу стала похожа на корову моей бабки Зины, Фроську. И хвост на голове у тещи такой-же. Точная Фроська! Только та добрая была, никогда не бодалась, а эта так и норовит рогом пырнуть. То в театре я захрапел, как раз когда Жизель кончалась, то за столом, пардоньте, пукнул. Мой стол! Что хочу, то и ворочу! — кулак Василия удачно так опустился между блюдечком с дольками лимона и тарелочкой с колбасой и сыром, заставив их подпрыгнуть и задребезжать от страха. Эдик на всякий случай отодвинул посуду подальше, чтоб закуска не пострадала в очередном порыве благородного гнева его лучшего друга. А в наркологе уже играла всеми красками ополовиненная бутыль виски, так что когда в его кармане требовательно прозвенел телефон, явно намекая, что кто-то Васю хочет с огро-о-о-о-мным нетерпением, тот был готов к конструктивному диалогу.

— Д-д-д-да!.. Бог на проводе!.. — рявкнул в трубку Василий так, что еще бабкин хрусталь в старом эдиковом серванте тоненько зазвенел в предвкушении армагеддеца. Армагеддец не заставил себя долго ждать. В ухо Василия (даже Эдик четко слышал) понесся практически ультразвук, из чего стало ясно, что жить наркологу осталось всего ничего, если он немедленно не принесет свой толстый зад на родные квадратные метры (при этом Эдик скосил глаз на упругие половинки друга, признавая в уме, что ничуть они не толстые, а очень даже сочные, хоть и принадлежат другу разлюбезному).

— Слышь, ты… хватит мне тут арию Отелло выводить! Я не Бездемона… — продолжил нагло хамить Василий, возмущённый сомнениями супруги в адрес его божественной сущности. Эдик понял, что у него в отделении завтра появится новый клиент. Надо бы местечко в холодильнике забронировать. Друг как-никак. А друг рявкнул: «Изыди, нечисть!», с чистой совестью отрубил телефон и стёк под стол. Там его Эдик и обнаружил, свернувшегося клубочком, посапывающего, лежащего щекой на злополучном гаджете.

Не успел он сгрузить тело нарколога на свою постель (не оставлять же его в качестве натюрморта под столом), как в дверь снова позвонили. Эдуард грешным делом решил, что это за Василием взвод из двух разъяренных фурий на дежурном помеле прибыл, но он ошибся. Вместо ожидаемых пиздариков за дверью оказался очень даже неплохой сюрприз, состоящий из довольно стройного для своих лет Деда Мороза и просто потрясной Снегурки. «Видно квартирой ошиблись. А жаль…» — проскочила мыслишка.

— С Новым годом, с новым счастьем! — у Деда Мороза был довольно приятный голос.
— Мы приехали к вам. Здрасьте! — подхватила Снегурка и решительно шагнула через порог. Мороз следом. Эдику осталось лишь влипнуть в дверь, пропуская незваных гостей и полюбоваться на стройные ножки нахалки, которая сразу же направилась в гостиную. Пока Эдуард закрывал входную дверь, пока соображал, что бы это могло значить и стоит ли радоваться такому аншлагу в своих пенатах, из гостиной донеслось капризное:
— А где же ёлка? — это от Снегурочки прилетело.
— Может проветрим для начала? — от Мороза.

Вслед за предложением щелкнула балконная дверь и по ногам потянуло сквозняком. Форточку-то на кухне никто не закрывал. Эдик рванул в комнату. Уперев руки в бока Снегурка с нескрываемым любопытством рассматривала довольно скромную обстановку его холостяцкой берлоги, в большей части оставшуюся еще от покойной бабули, а парень, который Мороз, деловито доставал из своего мешка конфеты, мандарины, колбасу и еще что-то в банках, значительно разнообразив этим скудное (после их с Василием попойки) меню стола (но не бара). Возглавляла композицию скромная бутылка шампанского.

— Так где же ёлка? — продолжила допрос красотка, обращаясь к хозяину.
— Там, — ткнул пальцем на антресоль.
— Тащи, — скомандовала.
— Сейчас, — беспрекословно подчинился Эдуард, больше ничему не удивляясь. Позади хлопнула пробка шампанского и его гости не дожидаясь приглашения звякнули бокалами. Ему, по-видимому, шампанское не было показано. Но и без того настроение скакнуло резко вверх.

Через полчаса в углу возле дивана сверкала огнями гирлянды искусственная ёлка, которую он по случаю купил года два назад да так ни разу и не достал из упаковки. Шаров было мало, но молодежь (Эдик ни секунды не сомневался, что им не больше двадцати пяти) это не смутило. Рядом с шарами на ветках повисли на ниточках конфеты и мандарины, которые удивительным образом напомнили ему о далёком детстве. В доме реально пахло праздником. Как-то незаметно для хозяина на столе появились салфетки и столовые приборы, содержимое баночек перекочевало в салатницы, содержимое бутылки шампанского в желудки гостей, а содержимое бара на стол. Тут, как говорится, понеслось!

Светило современного российского прозекторства почти не пил (что было удивительно в свете прошедшей в угаре недели) и с возрастающим интересом наблюдал за действиями сей экспрессивной парочки, которая даже не думала останавливаться на достигнутом, ближе к полуночи сделав заход на литровую бутылку виски из запасов почивавшего за стенкой Василия. Условная шубка Снегурочки давно расстегнулась в совершенно провокационных местах, являя его масляному взгляду порозовевшие округлости, едва удерживаемые кружевными полосками белья и гладкую кожу бедер над линией белоснежных чулок с игривыми бантиками позади. Дед Мороз тоже не отличался стеснительностью, распахнул красный халат, под которым не наблюдалось ничего, кроме брюк, являя на свет гибкое, ладное, совершенное тело. Хозяин терялся, с чего бы начать и кого первым облапить.

— Что мы словно не на празднике? — игриво повела плечиком Снегурка. — Маэстро, музыку!
— Будет сделано, — Эдуард послушно шагнул к музыкальному центру и врубил свой любимый «Рамштайн». Как ни странно, фрицы пошли на ура. Молодежь веселилась под ёлочкой, отплясывая что-то среднее между русскими народными и стриптизом, вселяя тем самым в Эдуарда довольно греховные мысли.

— А стишок Деду Морозу? — неожиданно разродилась Снегурочка щелкнув кнопкой центра. В квартире воцарилась звенящая тишина. Эдуард сначала хотел возразить, не вьюноша ведь, чтоб вирши под ёлочкой читать, но отчего-то передумал и выдал две строчки из Маяковского, которые то и дело всплывали в голове:

Достаю из широких штанин,
Дубликатом бесценного груза…

И замер, ибо две пары глаз с нескрываемым любопытством уставились на него, куда-то пониже экватора, отчего тот самый «дубликат» зашевелился и заинтересованно приподнял голову, намекая на то, что пора бы уж и ему на сцену. Эдик затолкал в карманы два кулака, незаметно (это он так считал!) поправил налившийся интересом орган и решил проявить гостеприимство:
— Может к столу?
— А может пора заняться чем-то более полезным? — Ирка взяла инициативу в свои руки: пошатываясь и выводя ногами неуверенные кренделя подошла к нему, повисла на шее, прижавшись отнюдь не детским размером груди, и лизнула в приоткрытый от удивления рот. От такого предложения только дурак вздумал бы отказаться. Эдик был не дурак — перехватил податливое тело, прижав к себе одной рукой, второй скинул с головы дурацкую шапочку, зарылся пальцами в волосы и, зажав их в кулаке, оттянул, открывая для поцелуев гибкую, красивую шею. Прогулялся языком от ключицы до ушка, легонько втянул нежную кожу, услышал томное: «Ах-х-х-х…» и… словно споткнулся взглядом о Влада. Тот понурив голову стоял в стороне, сжимая в руке сорванный с ёлки мандарин, и весь его вид говорил об одном — парню хреново. Не в смысле тошнит, а в смысле настроения. С этим надо было что-то делать. Тем более Снегурочка подозрительно обвисла и засопела, уткнувшись своим премилым носиком в эдиково плечо. Усыпил! Как есть усыпил. Он подхватил неподвижное тело на руки, перенес в кресло, поправил задравшийся халатик и повернулся к парню.

Тот явно занервничал, о чем свидетельствовала почти раздавленная в ладони мандаринка. Сквозь тонкие пальцы на пол стекали оранжевые капли и разбивались об него громкими шлепками. Эдуард подошел, провел ладонью по щеке парня и отчего-то шепотом спросил:
— Как зовут?
— Меня — Влад, — так же шепотом. — Ее, — кивнул в сторону кресла, — Ирка. Ирина. А тебя — Эд, я знаю.
— Эд? — не сказать, что Эдуард был удивлен, но слышать из уст Влада свое имя в такой интерпретации оказалось неожиданно приятно.

Он потянул парня к дивану, уселся, с удовольствием откинулся на спинку и похлопал по коленям, почему-то ни капли не сомневаясь, что парень не будет возмущен столь откровенным предложением. Тот и не возмутился, смело оседлал его бедра, расположившись лицом к лицу.
— Ты же понимаешь, что я тебя просто так отсюда не выпущу? — Эд решил сделать последнее джентльменское предупреждение, прежде чем его крыша окончательно усвистит в неизвестном направлении. Почему-то вспомнилось, что секса не было около двух месяцев — непозволительно долго.
— Я надеюсь, что ты меня просто так отсюда не выпустишь, — пробормотал Влад, сдёргивая с плеч халат, и накинулся на его губы.

Кровь незамедлительно устремилась к югу и заставила поднять все флаги. Остатки мозга вопили, что Эдик не должен… они первый раз видятся… парень явно перебрал и наверняка наутро пожалеет о своей смелости… Но в момент, когда разум почти праздновал победу, и он готов был отстраниться, Влад как-то по-особенному вывернулся в его руках и так сладко выдохнул куда-то в шею, что в штанах Эдика стало не только жарко, но еще и возмутительно тесно, что привело к необратимым последствиям. Угрызения совести были затолканы в самый пыльный уголок души прозектора, руки сами обхватили упругие ягодицы, ёрзающие на его коленях, и притянули гибкое, податливое тело еще ближе к требующему свободы органу.

А потом всё закружилось и понеслось, оставляя в мозгу лишь отпечатки картинок. Запрокинутая голова, выпирающий кадык, который Эд засасывает и вылизывает… Дрожащие пальцы, путающиеся в своей и его одежде… Гладкая кожа, перекатывающиеся под ней мышцы, напряженный живот… И поцелуи. Глубокие. Жаркие.

Рук не хватало. Снедало лихорадочное желание огладить все, до чего мог дотянуться, и в то же время держать и не отпускать. В какой-то момент парень оказался сидящим спиной к нему. Верхом. На нём. Влад откинул голову на его плечо, постанывал и бездумно отдавался, отчего просто хотелось орать. Эдуард двигался в его невероятной тесноте, поглаживал, пощипывал пуговки сосков, приподнимал бедра, с силой насаживая на себя горячее тело парня, и чувствовал, что вот-вот взорвется. Как ни странно, но положение спасла все та же Ирка.

Девушка очнулась словно от толчка. Голова не то чтобы гудела, но давала о себе знать, во рту было сухо, а в ушах раздавался какой-то непонятный то ли стон, то ли звон. Когда глаза окончательно раскрылись, она поняла, что отнюдь не звон ее разбудил. Ни одна порнушка (а она таки превидала километры за свою сознательную жизнь) не могла сравниться с тем представлением, которое развернулось пред ее ясны очи. Хозяин, в чем мать родила, сидел, откинувшись корпусом на диван, а верхом на нём, лицом к Ирке с крепко зажмуренными глазами скакал совершенно обнаженный Влад. И не просто скакал: выгибался, постанывал, насаживался, а его налитый кровью член зазывно вздернулся вверх.

«Ничего себе, отрастил! — мысленно восхитилась девушка. — Такое добро пропадает!». Промелькнувшая мысль сформировалась в стойкое убеждение, что этим непременно надо воспользоваться. Раз уж Влад ее поимел, фигурально выражаясь, так хоть моральную компенсацию не мешает получить — поиметь его.

Широко открытыми глазами Эдуард следил за девушкой, которая тут же без стеснения избавилась от остатков одежды и шагнула к ним. Остановиться на данном этапе он уже не мог, это было смерти подобно, но зато мог любоваться ничем не прикрытой наготой подбиравшейся к ним красотки. А она не долго думая стала ногами на диван по обе стороны от бедер Влада и удовлетворенно вздохнув опустилась на его торчащий кверху орган.

— Ой! Я нечаянно! — заявила она прямо в распахнутые от удивления глаза друга и, словно так и надо, поймав ритм стала увлеченно двигаться.
— Твою ж дивизию! — восхитился Эд и вцепившись в ее бедра принялся шуровать с еще большим энтузиазмом, словно стремясь дотянуться до недр красотки. А Владу оказалось настолько хорошо, что он даже не стал скидывать непрошеную наездницу, предоставив ей двигаться по своему усмотрению.

Ночная феерия длилась до самого утра, пока гости не свалились замертво на одном диване. Благо Эд в перерыве между соитиями успел его разложить и раскинуть свежую постель. «Слабовата молодежь» — подумал, с удовольствием оглядывая россыпь засосов и синяков на телах своих любовников и прикрывая их белоснежной простынёй. В голову пришла шальная мыслишка, Эдуард хохотнул и тут же кинулся ее исполнять.

***

Василий открыл один глаз, потом второй. Перед носом маячила стена с выгоревшими обоями и это точно была не стена его спальни. Он откинулся на спину, огляделся вокруг, вспоминая, что вот это кресло и вот эту африканскую маску на стене он уже где-то видел и попытался восстановить в памяти давешние события.
Безрезультатно. В голове было чисто и стерильно, как у младенца. Принятый перед походом «Алкозельцер» подействовал как-то неправильно, избавив его не только от похмелья, но и от излишков извилин.

— Ну, что? Головка бо-бо? — в проёме двери нарисовался Эдуард — друг, товарищ и брат.
Василий отрицательно помотал той самой головкой.
— Будет, — пророк из Эдика был тот еще, но он помнил гораздо больше, чем его гость. Мог себе позволить.
— Что вчера было?
— Пиздец.
— А можно услышать более развернутую версию?
— Тёща тебе все расскажет. В дуэте с супругой. От себя могу добавить топор.
— Зачем?
— Для головы.
— Так не болит!
— Так будет. Чтоб долго не мучился.
— Кофе бы… — протянул озадаченный Василий, и Эдик отправился исполнять последнее желание друга

Пока бодрый до неприличия Эдик добывал на кухне кофе, вяло шатающийся по квартире нарколог заглянул в гостиную и тут его постиг настоящий шок. Из-под белоснежной простыни торчали две пары ног. С бирочками. Как в эдькином морге. Дежавю! Василий промокнул лоб концом галстука, утер им же губы, высморкался и только тогда позволил себе навести резкость в сторону ДВУХ ТРУПОВ на диване друга. Простынь одна. Трупа — два. Непорядок…

Нарколог протянул руку, взялся дрожащими пальцами за край простыни и потянул ее вниз. Взгляду открылась довольно премилая картинка, никак не соответствующая болтающимся на пальцах ног биркам. Трупы сопели, распространяя вокруг себя отнюдь не трупный запах, а замечательный амбре из того винно-водочного изобилия, которое они в себя умудрились ночью влить. Василий выдохнул, загнул под нос что-то матерное и присмотрелся к парочке. Уж очень их лица показались знакомы. Правда взгляд все время съезжал в сторону уверенной четверочки брюнетки, совершенно ничем не прикрытой в данный момент (не считая пары засосов). Руки как-то сами потянулись к простыне и через секунду парочка оказалась практически полностью на виду. Оба голые. От созерцания сих прелестей его отвлёк Эдуард.

— Тебе кофе с сахаром?
— Мне бы водочки, — сглотнул набегающую слюну нарколог и вновь залип на пышной девичьей груди.
— Не выйдет! Я еще жить хочу, а твоя мегера тут камня на камне не оставит, если ты сейчас дома не появишься, — друг заглянул через его плечо, обошел вокруг и прикрыл своих гостей все той же злосчастной простыней.
— Ты это… обоих, что ли? — наконец оформил мысль нарколог. Он в принципе знал о сексуальных пристрастиях друга, относился к ним весьма индифферентно, но впервые сталкивался вот с таким неприкрытым доказательством оных.
— Если уж случилась оказия, почему бы и не да? — флегма из Эдика так и пёрла.
— Да-а-а-а… И умудрился же в своем болоте рыбку выловить, — Василий наконец вспомнил, откуда он знает эту парочку. Совсем недавно в хирургии с ними столкнулся.
— Не понял. Какое болото? Ты о чём?
— Ха! Так это ж наши интерны. Ты их не раз должно быть видел, когда от главного топал.
— Никого я там не встречал. После этого зануды света белого не видишь, не то что кого-то там, — задумчиво пожевал губами Эдуард и потянул упирающегося друга на кухню.

Еще полчаса он с переменным успехом отбивался от настойчивых расспросов Василия: «Как?.. Ну, как это было?.. Когда успел?.. — и самого неудобного. — Как дальше думаешь?..» В конце-концов разум возобладал: нарколог вспомнил, что ему еще предстоит сдаться в плен, и дай бог выжить в той перестрелке, и засуетился домой. Эдик взялся проводить (чтоб не вернулся ненароком).

В прихожей им открылась преинтереснейшая картинка. Две взлохмаченные головы склонились над кучей обуви, видимо пытаясь отыскать там вчерашний день. Эдик точно помнил, что сапоги Снегурки-Ирки валялись в гостиной под креслом, а ботинок Влада даже он не видел. «Надо бы за диваном поискать».

— И куда это вы собрались, господа хорошие? — голос Эдуарда прозвучал, как гром средь ясного неба. — Ну-ка марш в постель!
Сладкая парочка не поднимая глаз развернулась и послушно прошлепала обратно к месту преступления. Василий завистливо вздохнул, напомнил другу, что труба зовет, родина в опасности и, хоть работа не волк, но не мешало бы ее того… выполнить. Эдуард обещал, как только, так и сразу, подтолкнул к лифту и перекрестил на прощание. Проводив Василия он защелкнул замок на два оборота, на всякий пожарный спрятал ключи в карман старой куртки и потер руки.

Судя по началу, год обещал немало интересного…MORE]

Всё всегда произойдет...



Влад кое-как сподобился приоткрыть один глаз, провел тыльной стороной ладони по растрескавшимся губам, с удивлением прислушиваясь к пергаментному шелесту пересохшего языка в собственном рту, собрался с силами и приподнялся на локте, другой рукой придерживая гудящий с похмелья жбан. Назвать ЭТО головой можно было с большой натяжкой, потому что в голове обычно мозги имеются. Только вот предыдущая ночь наглядно продемонстрировала их полное отсутствие кое у кого. После непродолжительного и довольно содержательного диалога с собственным Я, он прервал сам себя на самом интересном месте, потому что больше не мог игнорировать настойчивые посылы организма в сторону белого брата. Спасибо автопилоту, искомый объект был найден в максимально сжатые сроки. Облегчившись (по ощущениям на пару литров) Влад выдвинулся обратно, но услышал голоса на кухне, въехал (правда с трудом) в содержание беседы и дернул за подругой, мгновенно забыв о последствиях вчерашнего возлияния.

Ирка вставать категорически отказывалась, мычала и посылала на…
— Да я туда за ночь столько ходок сделал! Ты, кстати, тоже. Нам смываться пора! У Эда гости.
Резкости в глазах подруги не прибавилось, но по тому, как она подорвалась с постели, стали заметны проблески разума. Сумки с их вещами валялись на полу рядом с диваном, что позволило одеться в максимально сжатые сроки. А вот с обувью вышел затык, она находиться отказывалась. Пришлось ползком пробираться к выходу из квартиры в надежде, что она их там ждёт.

Увы, их бегство было предотвращено еще на стадии подготовки. Влад с Иркой вернулись в комнату и расселись по разным углам на разворошенном диване. Он не краснел, а просто отсвечивал майскими стягами, решая, не накрыться ли простынёй с головой и не сгореть ли под ней от стыда. Подруга же, напротив, была вполне спокойна, насколько спокойной можно быть с трещащей от похмелья головой.
— За каким хреном ты на меня полезла, — буркнул Влад, утыкаясь носом в собственные колени.
— Проучить хотела, — прилетело в ответ.
Влад приподнял тяжелую голову и вопросительно уставился на нее.
— Твоей кормушкой пора научиться не только есть, но и думать. Полезно бывает, знаешь ли, — съязвила Ирка в ответ и осторожно хихикнула. — Такое орудие отрастил. Признаться, впечатлил. Твой орган достоин мумификации. Он идеален! Ну, как было пройти мимо? Тем более, ты увел Эдичку прямо у меня из-под носа. Друг, называтся! Думаешь, не видела, как он к тебе тянется? Чувствовала себя третьей-лишней… Зато сразу компенсировала ущерб. Натурой.

Она сердито насупила брови, да только хитрый взгляд все равно выдавал ее истинное отношение к случившемуся. Влад вздохнул, улыбнулся в ответ и ругнулся беззлобно:
— Сучка ты! У меня есть стойкое ощущение инцеста.
— А я бы повторила, — хихикнула сучка в ответ, тут же хватаясь за звенящую посудину вместо головы.
— Я больше столько не выпью.
— Жмот!
— Выдра!
— Требую сатисфакции!
— У мужа своего будешь требовать. Если найдется такой камикадзе.
— Получше твоего найду.
— У меня нет мужа, — двинул ее по лодыжке пяткой.
— После этой ночи будет! На свадьбу пригласите? — ткнула пальцем ему под рёбра.
— Отвянь, нимфоманка! — почесал пострадавшее место.
— Я — страстная женщина, — приосанилась она.
— Лучше б я этого не знал!
— Бе-бе-бе…

А Эдуарда перло и глючило одновременно. Он взносился по кухне, как Золушка под кокаином, пытаясь одновременно навести порядок, приготовить завтрак для своих горе-любовников, которых намеренно оставил друг с другом, дабы могли перетереть и переосмыслить прошедшую ночь, и решая дилемму, как бы из неожиданно образовавшегося трио сделать гомодуэт, но при этом никого не обидеть. Тройничок в его жизни случился впервые. Всё бы ничего, да вот он оказался морально не готов продолжать в том же духе, поскольку на подобные эксперименты больше не тянуло. И как бы ни была хороша Ира, но искренность и отзвычивость Влада, его вид, вкус, запах пробуждали в мужчине чувства доселе неизведанные, которые хотелось бы ощутить еще не единожды.

Из рук вывалилась луковица, прокатилась к открытой двери. Эдик нагнулся, попытался неуклюже подцепить пальцами беглянку, но лишь запулил ее дальше, в коридор, где и умудрился подслушать (нечаянно!) обрывок разговора ребят:
— …всё пе­рево­рачи­ва­ешь! Да­же ес­ли он ос­та­вит ме­ня пос­ле вче­раш­не­го и не начнёт презирать за то, что мы тут с тобой исполняли на бис, где га­ран­тия, что не бро­сит ме­ня че­рез па­ру не­дель? А я так не могу! Мне он уже нужен, — отчётливо донёсся голос Влада.
— Нахрена ты купил себе велосипед? — это Ирка.
— Чтоб летом кататься, — резкая смена темы явно ввела парня в ступор. — А при чём здесь велосипед?
— Ну, вдруг его украдут? Или ты весной уедешь в Африку, насильно насаждать неразумным племенам правила гигиены и дырявить их беззащитные задницы. Смысл тогда, велик покупать?
— Это ты к чему вот сейчас, а? Мне и без твоих шарад тошно.
— Это я к тому, дорогой товарищ и брат, чтоб ты прекращал загоняться и радовался тому, что есть. Бросит — тогда и будешь скулить…

Принципы Эдуарда вопили, что подслушивать нехорошо, потому он задним ходом сдал обратно на кухню, тихонько прикрыл за собой дверь и только тогда выдохнул. Мысленно он тут же возблагодарил всех богов, что ситуация и без его участия складывается как надо, а после, словно горячий латинос, изобразил несколько па, аккомпанируя себе шепотом: «Па-па па-ра… Па-па па-ра… Па-па па-ра-ру-ра…», включил кофеварку, настрогал бутербродов из остатков вчерашнего пиршества и отправился за молодежью.

За столом они сидели важно и чинно. Мужчина не скрываясь рассматривал ребят, те тоже рассматривали… кофе в своих чашках. Тишину нарушали лишь тикающие на стене часы. Литр кофе наконец возымел действие на сознание гостей, затуманенное алкогольными парами — они относительно протрезвели. Парень под откровенными взглядами еще ниже опустил голову. Похоже, он от стыда готов был если не провалиться, то точно рвануть за билетом в Антарктиду в один конец. А вот девушка, напротив, чувствовала себя довольно расковано и смотрела Эдуарду прямо в глаза, закинув ногу за ногу и слегка покачивая в воздухе изящной ступней. Движение это не было нервным или дёрганным. Выглядела Ирка очень спокойной, что слегка нервировало мужчину. Пора было расставить точки над Ё.

— Признаюсь честно, о такой ночи и не мечтал, — начал издалека Эдуард. — Подарок от Деда Мороза и Снегурочки превзошёл все мои самые смелые ожидания. Надеюсь, вам понравилось не меньше меня.
— Как вам сказать? — отозвалась Снегурочка, вновь обращаясь на «вы», словно и не было ночного угара. — Я не разобрала.
— Что так? — опешил от её прямоты Эдик.
— Слишком велика была конкуренция, — Ирка бросила быстрый взгляд на Влада.
А тот был готов утопиться в двух оставшихся глотках кофе.
— И что мы будем делать? — осторожно поинтересовался у нее мужчина.
— Вы — не знаю, а меня ждут. Вызовите, пожалуйста такси, — Ира грациозно поднялась и отправилась на поиски сбежавшей обуви.
— Я тоже, пожалуй, пойду, — вскочил вслед за ней Влад.
— Сидеть! — Эдик ловко цапнул его за свитер и усадил на место. — Нам с тобой еще разговоры разговаривать. Серьезные.
Впервые за всё утро Влад осмелился посмотреть ему в глаза. Пристально. С надеждой. Эдуард поддержал молчаливую беседу, вложил в ответный взгляд всю тоску, снедавшую его последнее время, и тоже надежду. На их будущее. Похоже, Влад прочел правильно, потому что так же молча кивнул головой и присел на свой табурет.

Проводив Ирину до такси, поцеловав ее в щечку на прощание, Эдик вернулся в квартиру и тут же направил свои стопы в кухню, где на фоне окна маячил силуэт его нежданного подарка от Деда Мороза. На столе было прибрано, на мойке сохла вымытая посуда. Мужчина подошел к окну, вплотную к слегка напрягшемуся Владу, приобнял его за плечи и они замерли, вглядываясь в рассеянный сумрак за стеклом.
— Может поспим? — предложил.
— Устал? — повернул к нему лицо парень. — Укатали Сивку крутые горки?
— Я, между прочим, намного старше некоторых! — хмыкнул Эдик, прикусывая маячившую перед носом мочку уха.
— М-м-м-м-м… — удовлетворённо заурчал Влад выгнув шею, но издеваться не перестал. — Послал же мне бог любовника преклонного возраста. Переоценил я твои возможности, прогадал.
— Может по-новой оценишь, — Эд взял его руку, положил на свою ширинку и вздрогнул, когда тонкие пальцы сладко сжали предмет беседы.
— Может отойдем от окна? Я пока не готов давать публичные выступления.

Эд ухватил за руку алеющего скулами парня и потащил его в спальню, по пути освобождая от излишков одежды. Кровь от мозгов Влада успешно срулила в неизвестном направлении, да вот в пункт назначения так и не прибыла. Поэтому он думать уже не мог, но пока еще не выглядел перевозбуждённым пионэром. Лишь этой причиной можно объяснить до безобразия глупый вопрос, самопроизвольно сорвавшийся с его уст в шаге от вожделенной кровати:
— А мы ещё будем вот так… на троих соображать?
Эдиков ответный взгляд возымел охлаждающий эффект, ибо содержал в себе немалую дозу арктического льда. Толку-то! Кровь, устремившуюся к югу, никак не удавалось вернуть тем же руслом обратно на север, а без нее голова как-то отказывалась рационально мыслить. Поэтому Влад неосознанно продолжал нарываться на комплименты:
— Должен предупредить, я с Иркой того… это…
Терпение у Эдика оказалось не безграничным. Вернее, его совершенно не оказалось. Потому договорить не дал, завалил мелкого животом к себе на колени и примерно отоварил ладонью по полушариям, приговаривая на каждом шлепке:
— Я тебе покажу, на троих!.. Ишь, понравилось!.. Никаких экспериментов!.. Будем моногамию утверждать.
— Да я ж не против, — поёрзал на его паху Влад, вздрагивая от каждого шлепка, но при этом ощущая себя до безобразия счастливым. Орган в паху Эдика на данные флюиды счастья отреагировал правильно, но откликнулся столь рьяно, что вынудил хозяина досрочно завершить экзекуцию и перейти непосредственно к самому процессу утверждения… хм… моногамии.

А тем временем…

Василий, которого Эдичка так «вежливо» вытолкал из квартиры, решил на сей раз не дразнить судьбу и не спускаться на старом, дребезжащем лифте, который, по его многолетнему опыту, чудил безбожно в самый неподходящий момент. Лифт жил своей собственной жизнью и обладал скверным характером дамы на пике климакса. Объясняй потом благоверной и ее мамаше, что ты не английская королева. И так огрести от них предстоит не слабо. Потому Василий предпочел долгий спуск по лестнице, на протяжении которого усердно размышлял на тему благосклонности судьбы. Что-то подсказывало, что она после сего новогоднего казуса опять повернется к нему филейной частью и сдернет на юга. В конце концов, нарколог решил положиться на знаменитого русского парня по имени Авось, своевременно вспомнив, что он мужик, не далее как вчера находившийся в ранге самопровозглашенного бога, а это даёт ему некую свободу действий (какую именно, Василий еще не определился). Пришедши к такому выводу, он тут же двинул в ближайший круглосуточный магазин за топливом, дабы укрепиться во мнении и банально набраться храбрости.

В честь новогодних праздников молоденькая и почти симпатичная, заспанная продавщица даже не муркнула о несвоевременности покупки горячительного (хотя на часах еще не было восьми утра), чем немало его порадовала. А вот на выходе из маркета, как назло, поджидал сюрприз, и не сказать, что приятный. Какой-то мужик со спитой, опухшей мордой и лыжей наперевес (явно не первый день праздновал) перегородил выход и настоятельно требовал продолжения банкета. Если поначалу в Василии еще говорил врач, способный найти общий язык с пациентами любой степени ужратости, то спустя пару толчков в грудь и один болезненный пинок лыжей в голень от неизвестного недолыжника нарколог-интеллигент канул в лету, и на арену цирка вышел мужик, которому было наплевать на этику и воспитание. Лыжник же все больше борзел, не проникшись кардинальными переменами в оппоненте. Еще один удар, только уже в бубен чуть не стал финальным для Василия. Бубен зазвенел, но выдержал, а его владелец окончательно рассвирепел.

Алкаш получил прямой удар своей же лыжей в дюндель и ушел в астрал, не обещая скорое возвращение. Василий профессионально нащупал пульс на шее, вслушался в храп, неожиданно вырвавшийся из предполагаемого трупа (которого по счету за одно утро!), отволок его в тёплый тамбур магазина и, удовлетворенно кивнув головой, протопал дальше, но был повержен коварной природой. Никто не ждал, что в новогоднюю ночь сразу после дождя стукнет мороз, а посему довольно высокие, скользкие ступеньки без поручней предоставляли всем желающим возможность пройти убийственный квест «Преодолей препятствие, или цирк на льду».

Василий использовал шаолиньский стиль «Навернувшийся слон» и благополучно протарахтел крепким тазом по обледенелым ступенькам маркета, не обделив ни одну своим пристальным вниманием. При наличии зрителей, сорвал бы бурные и продолжительные аплодисменты, но в столь ранний час на улицах даже завалящего бомжа не сыскалось, что нисколько не огорчило нарколога.
— Хорошо, хоть задом, а не мордой, — буркнул себе под нос, потирая пострадавшую часть. — Зубы мне сегодня и дома есть кому посчитать.

На этих словах он внезапно вспомнил о бутылке, благополучно выжившей в неравной схватке с лыжником и ступеньками во внутреннем кармане пальто, одним движением руки свернул пробку и присосался к горлышку, как к спасительному граалю. Желудок обожгло, кровь зашумела и вспенилась, а размышлять о предстоящей битве стало гораздо легче.
— Мужик я, или где?! — взрыкнул нарколог, допил остатки живительной влаги и направил стопы в сторону одиноко маячившего такси.

Пока обрадованный появлением неожиданного клиента таксист изображал радио и выкладывал ему последние новости прошлого года, Василий углубился в воспоминания о бесцельно прожитых месяцах и днях, в течении которых он из нормального мужика постепенно превращался в тряпку. Думы тяжкие подвели к тому, что так больше жить нельзя, невозможно и… свободу попугаям! Вероятно, последнее он выразил вслух, потому что таксист замолчал и оставшийся отрезок дороги косился на него в зеркало заднего вида, а высадив у нужного подъезда искренне пожелал удачи, что придало сил новоявленному борцу за личные права.
— Кто не спрятался, я не виноват, — пробурчал нарколог себе под нос, прицельно швырнул в урну пустую бутылку, которую до сих пор держал в руке, почти попал и ринулся на штурм крепости.

Тещу Василий обложил генитально прямо с порога, даже не позволив сморщенному, словно куриная жопка, ротику открыться достаточно, чтобы вякнуть что-то членораздельное. В ответ она лишь дернулась, будто петарда в интересном месте разорвалась, и спешно ретировалась вглубь квартиры.
«За подмогой рванула…» — злорадно потёр ладони Василий и зигзагом двинул по ее следам. В гостиной, куда он вошел аки царь в толпу смердов, как раз нарисовалась картина «Совет в Филях». Только в роли Кутузова — разлюбезная супруга, которую от бешенства реально перекосило, как старого полководца. При виде блудного мужа, источающего мощный, ни с чем не сравнимый выхлоп устоявшегося перегара, она приняла боевую стойку: руки в боки, дым из ушей и молнии из глаз. В иных обстоятельствах он, возможно, и полюбовался бы красотой своей воинственной амазонки, но времени на любование ему, увы, не выделили.

— Как ты посмел повысить голос на мою маму?! — включила сирену супруга. — Где тебя носило всю ночь?!
— А вот и посмел, — проигнорировал он вторую часть вопроса, внутренне возмутившись, что его исчезновение в новогоднюю ночь котировалось ниже, чем поруганная честь мамани.
— Я в своем доме нахожусь, в отличие от некоторых…
Василия качнуло, но он устоял и умудрился бросить такой взгляд на тёщу, что та предпочла шустро передислоцироваться в тень любимой дочери.
— Она моя мать! — Елена не узнавала всегда спокойного супруга, но и спасовать не могла перед лицом «кормилицы и поилицы, которая ей жизнь дала, взрастила, не щадя живота своего» и далее по тексту, который пять раз на день любила повторять ее мама. — А ты… А ты неизвестно с кем всю ночь шлялся!
— Ма-а-а-а-ать? — с издевкой протянул Василий, вновь спуская на тормозах факт своего пребывания в новогоднюю ночь вне дома. — Она — исчадие ада, а не мать. Во что она превратила нашу жизнь?
— Алкаш! — тявкнуло исчадие из-за плеча своей дочери.
— Алкаш, — вторила ей дочурка, но как-то неуверенно. На самом деле Василий пил редко и мало.
— Потаскун! Всю ночь где-то шлялся! — продолжило наступление исчадие.
— Потаскун, — прозвучало едва слышное от супруги.
— Еще и обзывается!
— Мр-р-р-р-яуш-ш-ш… — подтвердил с подоконника тёщин любимый сфинкс Муня, которого Василий иначе, как Мумией, про себя не называл, после того, как кот еще в начале их с тёщенькой визита напугал его ночью до икоты, свесившись перекормленной сарделькой со шкафа в тёмной прихожей и прожигая своими зелеными фонарями. Содержимое мочевого пузыря Василия тогда только чудом удержалось на месте, а Муня навеки был внесен в список чудовищ, подлежащих выдворению из его кровных квадратных метров. К слову, возглавляла список все та же незабвенная тёща.

— У-у-у-у-у… р-р-рыло, — выразил нарколог всю свою «любовь» к этому чудному созданию, на котором нормального клочка шерсти днём с огнём не сыскать, но жена решила, что он так «ласково» к ней и возмущённо врубила децибелы на полную мощность. К ней присоединилась и маман, справедливо отнёсши его реплику в свой адрес. От играющего в крови градуса Василий и так не отличался устойчивостью, а тут еще звуковая волна настигла — его снесло на пол. Не удачно. Как под ним оказалась подставка с возвышавшейся некогда глиняной вазой (уродливой, как мама, которая ее и привезла), одному богу известно, но ваза приказала долго жить, а подставка предпочла развалиться по запчастям.

— Варвар, — пришла к заключению тёща.
— Ирод, — с плохо скрытым облегчением подтвердила супруга. Видимо, она сама не чаяла, как расстаться с керамическим монстром.
Мумия благоразумно промолчал, явно почуяв, что дни его вольготного пребывания здесь накрылись какой-то мохнатой киской.
— Она мне совсем не нравилась, — ковырнув пальцем глиняный осколок, Василий попытался встать на ровные две конечности. Выходило не очень. На четырех как-то поустойчивей было. Но, собрав все своё мужество в кулак, держась за стеночку, он всё-таки принял более или менее вертикальное положение и, согласно заветам Суворова, перешел в контрнаступление, пока его дамы не пришли в себя и не потоптались на его поверженой тушке:

— Эта старая грымза, — ткнул пальцем в источник своих несчастий, — вымотала из меня метров двадцать нервных волокон и связала себе из них тапки! У меня от ее замечаний волосы даже в носу поседели. Домой иду, как на каторгу, а я ее за это любить должен и во вставные челюсти целовать?
— Да ты… Ты… Да твоя голова только и может, что служить подставкой для рогов! — опережая дочь, тёщенька высунула острый нос из-за ее спины и торжествующе зыркнула близоруким глазом. Левым.
— Ах, так? Благодаря вам, мама, — последнее слово Василий практически выплюнул, — вот уже полгода свою утреннюю эрекцию я отношу на работу, вместо того, чтоб нормально распрощаться с ней дома, в постели с собственной супругой! Не удивительно, если после столь долгого воздержания она решит мне рога наставить. И в этом ваша вина, мамуля! Вместо того, чтоб спать, как все нормальные люди, вы по ночам у нас под дверью в засаде просиживаете…
— И ничего не под дверью. Неправда! — даже не смутилась мама.
— Правда! Иначе как бы вы каждый раз умудрялись заглянуть к нам именно тогда, когда я на жене и почти готов кончить?
— Пошляк! — прилетело в ответ.
— Завидуете?

На этой фразе лицо тёщи покрылась неравномерными свекольными пятнами, а его дражайшая половина поперхнулась, закашлялась и крепко призадумалась впервые с момента начала боевых действий. Сей факт не укрылся от пытливого взгляда Василия, привыкшего улавливать истинное положение дел по малейшим изменениям на физиях своих подопечных. Воодушевлённый, он продолжил контрнаступление:
— Своей личной жизни нет, так хоть бы нашей не мешали. Я секса хочу! С супругой. Как у всех нормальных людей. И чтоб не на спринтерской скорости под двумя одеялами…
— А почему под двумя? — не преминула полюбопытствовать маман, перебив его на самом интересном месте.
— Потому что иной звукоизоляции нами не предусмотрено, а под одним вы нас всегда палили!
— Я не специально!
— Ха! А я тогда не пьян!
— Хам!
— Знаете, многоуважаемая мама, лучше бы вам самой быстренько свалить на историческую родину, пока я вам билет не купил. В плацкарт. На боковую полку. Возле туалета. В вагон с дембелями и табором цыган.

Мама из-под локтя покосилась на зависшую в раздумьях дочь, поняла, что эту битву почти проиграла, и необходимо срочно совершить тактическое отступление, пока не пнули под зад:
— Я… Я… Я совсем одна… — почти натурально всхлипнула она в платочек, так и не сумев выдавить хоть одну стоящую слезинку. — Никому не нужна… Вот только Муня…
Муня распознал сигнал хозяйки и истошно взвыл, подтверждая вышесказанное. Терпение Василия и так было на пределе: голова начала трещать, мочевой сигналить, а тут еще они спектакль показывают — пришлось включить зверя на полную мощность:
— Кому-то нужно повторить, чтоб выметались, или мне самому вещи с балкона спустить?! — раненным тиранозавром рявкнул он и угрожающе шагнул к выходу из гостиной. За последние сутки колокольня, с которой Василий чихал на все жалобы тёщи, выросла на добрых десять этажей, если не выше, и от столь показательного скулежа только сильнее росло желание отправить ее к чертям на кулички (на ее законное место) и забыть, как страшный сон, тот момент, когда она встала на пороге их квартиры, а позади нее с огромным чемоданом мялся припаханный ею таксист. Еще тогда яйца Василия тревожно поджались, истошно вопя: «Аларм!..», и до сих пор опуститься не могут.

Чем бы закончилось их с тёщей противостояние — неизвестно, не вмешайся тут Елена:
— Мам, я тебя люблю и всё такое, но Вася прав. Тебя и впрямь стало слишком много в нашей жизни. Жаль, что я так долго этого не могла понять, — тут она немного помялась, но все же решилась и добавила. — Пойдем, я помогу тебе собрать вещи. А ты, Вась, вызови такси.
— Как? Ты, моя дочь, моя плоть и кровь, которой я жизнь дала, взрастила, не щадя…
— Живота своего, — подхватила Лена и грустно улыбнулась. — Мам, тебе пора.
Что прочла тёща в глазах супруги, Василию было неведомо, но она послушно подхватила своего Муню, молча собрала с дочерью чемодан и через час в их квартире воцарилась благословенная тишина. Василий даже протрезвел от такого пердимонокля. Нужно было наводить мосты с любимой супругой, которую он, несмотря ни на что, по-прежнему вожделел и обожал, чем он и занялся, отыскав родимую в оплоте семьи и брака — их спальне.

Лена стояла лицом к Василию и взволнованно мяла в руках край накинутого на плечи нового пеньюара, который рассчитывала надеть в новогоднюю ночь. Он просветлел лицом и опустился перед ней на колени, мысленно возблагодарив всех богов за то, что любимая все же выбрала его, а не дуру-маму. Супруга беспощадно источала вокруг себя флюиды секса и страсти, отчего все члены Василя прямо-таки переполнились вожделением и жаждой немедленно поймать, завалить и от… В общем, по списку. В штанах часовой давно стоял на посту: «Стой! Кто идет? Стрелять буду!..», а голову покинули не то что все умные, но и самые что ни на есть завалящие мысли, потому как думать их было нечем. Мозги помахали платочком, стекли на метр ниже и прочно обосновались там в новой-старой таре.
— Так, говоришь, утреннюю эрекцию на работу относил? А с кем устранял ее?
— Со своим лучшим другом…
Василий выдержал многозначительную паузу, дождался, когда в глазах обалдевшей супруги огромными буквами высветится имя Эдика, усмехнулся лукаво и добавил:
— С правым кулаком.
Елена посветлела лицом, повела округлым плечом:
— Надеюсь, с сегодняшнего дня ваша дружба перестанет быть столь тесной, при живой-то жене.
Василий ощутил, что от ее слов кое-куда словно дополнительную кружку крови хлюпнули. Чувство наполненности в штанах требовало немедленно вжикнуть молнией, выпустив наружу страдальца и не боясь сверкнуть голым задом перед тёщиным носом.

Спустя пару часов, после двух таблеток антипохмелина, совместно принятой ванны, двух подходов на разных плоскостях и одного досрочного выстрела (ну да, облажался в самом начале), Василий с Еленой окопались в собственной спальне и продолжили начатое.
Он навёл на Лену напряженное, но слегка подуставшее орудие и недвусмысленно качнул бедрами.
— У-у… — отрицательно помотала головой супруга, правильно расшифровав посыл благоверного.
— Ну, что ты, как в первый раз? — протянул обиженно. — Смотри, он от огорчения даже прослезился. Вон из глазика течёт.
Лена проследила за блестящей капелькой, протянула руку и ловко щелкнула по тому самому, плачущему.
— Ой-ой-ой! — согнулся, прихватив ладонями пострадавшего. — Ты чего? Фингал под глаз поставила! Целуй теперь, лижи прощение.
— У него — попрошу, — ткнула пальцем на член, а потом в живот мужа. — Но не у тебя.
— Да-да-да… Не за себя… за него прошу. Уважь парня, — Василий раскинулся в постели барином, впервые за столько времени позволив себе окончательно расслабиться и насладиться процессом.

Он был счастлив.
Нет. Не так.
Они были счастливы!..



Всё всегда сбывается



Если к тебе приходит мелкий пушной зверек, таёжный житель, значит богам скучно и они хотят позабавиться. В таком случае расслабься и попробуй получить от происходящего хоть какое-то удовольствие. Вот увидишь, тебе понравится.
Совет автора.


Эд был разбит. Разбит и перекошен. Разбит, потому что вот уже неделю, как практически жил в своем морге — вверенный ему штат сотрудников проредил очередной хитрый вирус, а «клиентов», увы, не убавилось. Приходилось отдуваться: работать через сутки, есть и спать на ходу, выслушивать по телефону сначала жалобы, а потом и угрозы Владьки, с которым дежурства никак не совпадали. Оба скучали и томились от обоюдного недостатка внимания. А тут еще одна напасть. Скрутило внезапно, сильно и надежно. Радикулит, мать его, догнал прямо в туалете, когда откидывал стульчак. Оборжаться! Достать член из ширинки — проблема века. Спина согнула Эдуарда в сложную, отнюдь не геометрическую фигуру, а обратно разгибать категорически отказывалась. Как не опозорился и всё же облегчился, отдельная история. Зато теперь он понял, почему кобели по нужде лапу поднимают. Чтоб не обкапаться. Доказывай потом всей своре, что тебе ветром принесло.

Спасибо, авария случилась на дежурстве, так что помощь прибыла незамедлительно. Поднятая по тревоге лаборантка Настя за рекордные семь минут слетала в аптеку и обратно и прямо в туалете с явным удовольствием проткнула его левую ягодицу, впрыснув туда волшебного зелья (ему показалось, или тонкие пальчики и впрямь сначала огладили пушистую половинку?). Подействовало не сразу, пришлось Эдуарду прибегнуть к помощи все той же Насти, опереться и проковылять в секционную. Кушетка в дежурке не внушала доверия — низко и матрас комками — пришлось залечь на той самой каталке, где до препарирования возлежал кто-то из его «клиентов». Командовать парадом с насиженного, вернее, налёжанного места оказалось вполне удобно, нужно было закончить отчет по последнему вскрытию. Часа через полтора с помощью той же Насти (не столько поддерживала, сколько лапала, фу-фу-фу на нее!) и богаматери речитативом сквозь крепко сжатые зубы, он загрузился в прибывшее такси и отправился домой. Фортуна все же была не на его стороне — такси, по причине не своевременно развернутых ремонтных работ, не смогло подъехать к дому. Пришлось выходить чуть ли не за километр до желанной двери в родной подъезд (в состоянии Эда триста метров помножились на три). Да еще из подворотни, как черт из табакерки, выскочил мужик крайне южной национальности на подержанной Тойоте. Эд едва не угодил под колеса замызганного образца иностранного автопрома — увернулся чудом. Несмотря на явную спешку, хозяин авто не поленился остановиться и любезнейшим образом охарактеризовать его, как человека крайне беспечного, родившегося от женщины легкого поведения, и дал знать, что в следующий раз, если ему приспичит на тот свет, он прежде хотел бы плотно и интимно пообщаться с выводным отверстием Эдуарда, не используя никакие смазочные материалы. Столь пламенный спич слегка отвлек патологоанатома, едва не пострадавшего в ДТП, от проблем с поясницей и побудил произнести ответную речь, заключавшую в себе достоверное упоминание родословной горе-водителя, возможных порочащих связей его семьи и его самого с различными представителями низших приматов, пожелание нарваться на ранее озвученную интимную связь, но уже с каким-нибудь крупным копытным и в качестве принимающей стороны. Его спич содержал пару-тройку слов вне рамок литературной лексики, но именно они и придавали экспрессивности столь неоднозначному пожеланию. Видимо, обозлённый и перекошенный Эдуард внушал уважение — водитель Тойоты предпочел заткнуться и рвануть в неизвестном направлении.

---

Килт всему виной

[Lana Mak]

Слэш
Ориджиналы
Рейтинг:
R
Жанры:
Юмор, Флафф, Повседневность, PWP, Стёб, Первый раз
Предупреждения:
Нецензурная лексика
Размер:
Мини, 4 страницы, 1 часть
Статус:
закончен

«Отличная работа!
Посвящение:
Моим друзьям

Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика

Примечания автора:
Просто шалость, на которую сподаигла эта песенка - Денис Субботин (Green Crow) - Jingle Balls.



Моисей Соломонович проклял день, когда он надел килт. С того момента началась его черная полоса неудач. И ладно бы надевал на пьяную голову, но нет же — как стёклышко. В юбке. И без трусов. «Шотландец, млин!». А все Карл Львович, гендиректор, со своей пулькой. Надоело ему, видите ли, ставить на кон заводы-пароходы — поставил на желание. Остальные поддержали гоготом и дружным согласием, так что Моисею (а по маменькиному — Моне, пусть парню тридцатник, своя квартира, машина и в предпочтениях мужской пол) ничего не оставалось, как присоединиться. То ли судьба-злодейка, решила сделать финт ушами, то ли ангел-хранитель прохлопал — Моня проиграл. Долг чести пришлось отрабатывать голым задом (благо, не в буквальном смысле) на случившемся через два дня корпоративе, где присутствовали все вышеозначенные игроки в качестве руководства компании. Пост финдиректора не спас Соломоновича от предстоящего дефиле в шотландском прикиде, друзей-товарищей не сломила волна аргументов в его исполнении и бог не наказал их беспамятством. Знал бы, чем закончится — послал лесом.

Может корпоратив и не повлёк за собой столь катастрофические последствия, да вот одному из основательно поддавших зарубежных партнеров взбрело в голову проверить, а полностью ли соответствует Моисей Соломонович образу истинного шотландца. Назюзёненый янки, ничтоже сумняшеся, сунул руку под килт и жмакнул голый зад финдиректора во время произношения оным дежурного тоста. Образу-то Моня соответствовал, но крайне негативно относился к поползновениям в свой адрес на глазах изумленной публики. Другое дело, в тишине и уюте родной спальни… Не о том речь. От настойчивого внимания Моня отбился, вылив обидчику шампанское за ворот, но продолжать сей фарс далее был не намерен — ушел с гордо поднятой головой под дружный ржач своих партнеров по игре и компании. Всё с тем же голым задом. Пешком. На волне эмоций позабыл вызвать такси, протопал два квартала, пока не услышал за спиной протяжный свист и улюлюкание. Оборачиваться не хотелось. На корпоративе Моисей Соломонович выпил пару бокалов — градус успел выветриться — и он остро ощутил всю несуразность своего вида на ночной улице в десятиградусный мороз. Витрина магазина отразила его бледное, перекошенное лицо, распахнутое полупальто и голые коленки под клетчатыми складками килта. А сзади стремительно приближалась вполне гоп-стоповская компашка. Нырнуть во дворы оказалось глупой затеей — понял гораздо позже. Ветер бил в лицо, килт взвивался выше головы, мороз нещадно колол открытые участки тела (как женщины в колготках ходят?!), сзади рявкали и свистели, страх хватал за горло и подстёгивал к действию. Еще в школе Моня сдавал стометровку на отлично, а уж под градусом и знатной дозой адреналина ноги его не бежали — летели, земли не касаясь. Петлял он дворами долго. Лишь чудом вынесло на знакомый перекресток, когда топот преследователей остался далеко позади. Таксист обрадовался, как родному, всю дорогу тарахтел о подарках жене и детям, а Моисей дрожал на заднем сиденье и не мог отогреться в тепле салона. Дом, родимый дом! Мимо офигевшего консьержа (тот лишь по пальто узнал жильца) Моня пулей проскочил, взлетел на лифте на свой этаж и со слоновьим топотом ворвался в квартиру. Всё! Приключения закончились.

Как бы не так…
Отмороженная задница и причиндалы — не самое страшное.

Говорят, пьяному и море по колено, но впоследствии лишь в состоянии неуверенного стояния он отваживался на кого-то влезть. На трезвую, стоило лёгкому сквозняку пробежаться по голым яйкам, пострадавшим той морозной ночью, член забывал о своих функциональных обязанностях и прикидывался тряпочкой. Подвиги случались крайне редко, от чего трахаться хотелось перманентно в любое время суток и в любом мало-мальски тёмном месте, только вот предатель Соломоновича не вставал даже под одеялом. Если не напиться. Поруганная психика, мать ее. Вкупе со стеснительностью. Алкоголь хоть и помогал затолкать их в жо… поглубже, да вот вторым концом бил по самому неожиданному месту. Кровь неизменно отчаливала к вздыбленному естеству, лишая мозг не только кислорода, но и остатков разума, и без того поверженного зеленым змием. Нижняя часть тела принимала командование, пока верхняя витала в алкогольных парах, и Моня принимался строчить, как Анка-пулемётчица по врагам революции, обрушиваясь в крутое пике. Тяжела она, роль дятла — темнело в глазах, шумело в ушах, пересыхало во рту, а перед глазами мелькали цветные фейерверки. Остальное… эх… что говорить? По итогу, очнувшись, Моисей Соломонович мог лишь завидовать своим партнерам — они ведь не только кайф словили, а оставались в дружбе с головой и могли вспомнить все, до мелочей. Обидно, да? Секс был, яйки пустые, а толку? Эффект мимо сознания проплыл. И стойкая привязка «голые яйца-мороз-застрелиться не встать» не разрушалась. И стеснительность не рассасывалась.

Вынужденный целибат откровенно достал. Решив, что жизнь коротка, психоаналитики дипломы за сало получают, а он у мамы один, Моня купил кожаный чехольчик на мошонку, надел это приспособление, как показано в инструкции, и вышел на охоту. В гей-клуб. Трезвым. Надо сказать, женщины Моню не привлекали. От слова совсем. Ни одна знойная красотка с бидонами Памелы Андерсен не вызывала у его меньшего брата даже малейшего отклика. Так что выбор места тусовки был очевиден. Бармен не оценил его стойкости, послал кривенькую усмешку в ответ на: «Эспрессо, пожалуйста». Моня не обиделся, но на заметку взял, решив какнуть позже, когда охота увенчается успехом. Трезво оценивая параметры своего тщедушного организма, не отличающегося красой неземной, скорее серой, мышиной неказистостью, он пришел к выводу, что ни один порядочный гей, в здравом уме и трезвой памяти, не позволит ему покорить свои вершины. Вернее, глубины. Но хотелось порядочного. И красивого. А посему, искать надо среди хорошо подгулявших или упитых в хлам. План был разработан, утвержден и принят к действию. Моня потягивал кофеек и выискивал глазами в дрыгающейся на танцполе массе подходящие кандидатуры. Толпа не радовала — кандидатур много, а подходящей — ни одной. Он уже было загрустил, от огорчения едва не пустил скупую слезу в очередную чашку кофе, как вдруг судьба и провидение подкинули ему неожиданный презент. На Моню упал гражданин. Свалился с соседнего стула у стойки бара, что-то пробурчал прямо в ширинку обалдевшего финдиректора, склеил куда-то в сторону залихватский символ мужского начала из пальцев и уверенно засопел. Выдохся парень. Симпатичный такой. Плечи широкие. Моня не был дураком и брал всё, что шло в его руки. Через час, мокрый и взмыленный, он скинул тяжелое тело на свой диван в гостиной, расплатился с таксистом, соизволившим помочь ему дотащить сей труп до квартиры, и потёр руки. Новый план был прост: раздеть и приступить.

Разработать план — это одно, а вот когда дело доходит до его реализации, образуется масса затыков повышенной сложности. Раздеть пьяное тело под центнер весом оказалось сверхсложной задачей. Руки не раз тянулись к ножницам. Останавливала только природная бережливость и боязнь, что по итогу за такое самоуправство прилетит в пятак от хозяина вещей. Как в такой суете не забыл о мерах предосторожности? Метнулся к шкафу, выбрал галстук подлиннее и покрепче, связал дрыхнущему парню руки и примотал их к спинке кровати. «Фух! Вот теперь погнали».

Моня натянул презик по самые яйца, проверил, хорошо ли сидит, а то мало ли, какими сюрпризами богат внутренний мир незнакомца, поправил чехольчик, чтоб не давил на мошонку (девайс оказался спасительным, виват секс-индустрии!), подхватил своего змия и направил в свеже смазанную дверцу между гостеприимно распахнутыми, смуглыми половинками незнакомца. Дверца дрогнула, но не сдала позиций, а со стороны подушки послышался сдавленный мат и добрые пожелания самому попробовать жопой на кол сесть и не подавиться. Моня осознал, впечатлившись посылом, и сменил змия на два пальца. Пальцы имели успех, тело под ним начало расслабляться, постанывать и вполне бодро подмахивать мускулистой кормой. Третий добавленный палец вроде не сильно застрял, Моне на секунду стало любопытно, проскочит ли четвертый, но… Эксперимент сорвался на корню, потому как низы уже не могли терпеть, а верхи тоже находились на грани преждевременной кончины.
— Да иоп твою козу, двигайся уже! — рявкнуло тело.
Моня не мог отказать хорошему человеку — двинул. Потом еще. И еще. На трезвую выходило очень… ярко. Он любовался мощной спиной, лапал безбожно всё, до чего успевал дотянуться, ерошил волосы на взмокшем затылке партнёра, вылизывал дорожку позвонков, царапал соски и вкручивался, ввинчивался, кайфуя не только от каждого движения, но и от осознания происходящего. Даже когда внутри полыхнуло горячим и растеклось от макушки до пят, он ни секунды не упустил, выпил до дна своё удовольствие и словил второй приход от звуков захлебнувшегося в оргазме партнёра. А вот дальнейшее ускользнуло от внимания, ибо Моню банально срубило в сон прямо там, на широкой спине незнакомца.

Утро началось совершенно непредсказуемо. Руки связаны, морда в подушке, жопа голая и по пояснице гуляет ветерок от чьего-то сопения.
— Это что?!.. Это как?! — возмущению Мони не было предела.
— Визит вежливости, — флегматично заявил пристроившийся сзади товарищ и деловито загнул финдиректора в коленно-локтевую. Тут бы надо нос террористу поправить кулаком, чтоб он стал раза в три больше исходника, но кулаки на привязи, вечером он пользовался чужим попселем, не спросясь, да и после страстной ночи сил не было, так что Моня покорно распластавшись жопой кверху, носом в подушку, со страхом понял — долго хранимой девственности сегодня он таки лишится. Совсем не вдохновленный этой мыслью, попытался отползти на карачках, но был за бедра подтянут обратно, почти оставляя в простыни дыры от вцепившихся в нее пальцев ног (знал бы, месяц ногти не стриг!), и награждён звонким шлепком по ягодицам, чтоб неповадно было. Моня обернулся назад, разглядел орудие пытки, навострившееся на штурм его непорочных тылов, и завис, оценивая масштабы и последствия грядущих разрушений. По всему выходило, быть ему порванным на британский флаг. На флаг не хотелось. По-прежнему хотелось просто настучать по лицу тому, кто сзади орудовал и разрешение не спрашивал. Но… За что боролся — на то и напоролся. «Нефиг было это пьяное тело домой тащить. Алкоголь — зло! Даже если не во мне булькает.» — решил Моня и мужественно расслабил булки, памятуя пресловутое «расслабься и постарайся получить удовольствие». Правда, не сдержался от напутственной речи:
— Эй, ирод, не злобствуй там. Я тебя аккуратно… того…
Ирод внял наставлениям, на флаг не порвал, но в процессе слияния очень много нового о себе услышал, потому как Моня не мог отказать себе в удовольствии хоть языком отомстить. Незнакомец предпочел бы заткнуть этот словесный понос кое-чем существенным, да побоялся. Все же с задницей проще — зубов нет. А Моня не скупился на эпитеты, со вкусом вещал в подушку, что из души рвалось, пока не посыпались звездочки из глаз от удачного попадания в лузу тем самым иродом. «Меткий стрелок, однако». На этом неудовольствие Мони развеялось, как дым, он даже позабыл, что намеревался еще сказать коварному похитителю своей девственности. Он одновременно испытывал противоречивые эмоции: злость на насильника и удовольствие от его действий, изо всех сил пытался сдерживать себя. Да вот захватчик его тылов таранил очень уж прицельно, как Чингачгук томагавком, так что бедра двигались против воли хозяина, всякие неприличные звуки то и дело вырывались из груди, он изгибался совершенно по-шлюшьи стараясь потереться стояком хоть о какую-то поверхность и всякие мысли о сопротивлении были вытеснены желанием получить больше наслаждения. А когда партнёр взял в руки его член и уверенно передёрнул, тут и случилось оно, наслаждение это. Орал Моня, аж охрип. Чуть не лопнул от переполняющих ощущений. А потом вновь срубило дрёмой.

На кухню выполз, когда уже перевалило за полдень. В пояснице тянуло, снизу зудело и жгло, но общее состояние было вполне удовлетворительным. До тех пор, пока не увидел своего обидчика у распахнутой дверцы холодильника. Тот стоял в одних брюках, полуголый, нагло светил великолепным торсом и хлебал прямо из банки Монин любимый вишнёвый компот. Завидев хозяина, незнакомец ухмыльнулся и тут же выдал:
— Что у нас на завтрак?
— Парочка люлей.
— Тогда я, пожалуй, пропущу.
— Ты меня трахнул!
— И что? Ты забеременел?
Моня завис. Беременность ему, конечно, не грозила. И тип этот наглый очень даже понравился, но очень уж как-то не по-человечески у них знакомство образовалось. А тип жёг.
— Ты меня тоже трахнул, так что в расчете. Фёдор я. Давай жить вместе.
— Тебе так понравился мой компот?
— Готов вкушать его денно и нощно. Оба нравитесь, и ты, и он. Честно. Я ведь напился вчера, как свинья, потому что отчаялся уже найти себе такого…
— Какого?
— Страстного. Языкастого. Хозяйственного, — мотнул головой на полный холодильник. — И злоебучего.
— Ты альфонс? — прищурился финдиректор. Фёдор, конечно, шикарный мужик, но как-то все это было подозрительно.
— Дурак, что ли? — обиделся тот и полез во внутренний карман аккуратно сложенного на стуле пиджака. Ткнул в руки черный прямоугольник визитки. «Кречетов Фёдор Васильевич — сеть питомников „Ландшафт“». Известное имя, хоть и не довелось нигде пересечься.
— Почему я? Мог бы себе красавца отхватить. Вон ты какой, — окинул взглядом широкие плечи напротив и потупился.
— Ты мне нравишься, — набычился Фёдор, видимо, считая, что это и есть наиболее веский аргумент.
— Что ж, меня Моней зовут, — вздохнул финдиректор. — Придется запастись вишней впрок. А там время покажет…
Фёдор выпучил глаза (явно был не готов к такой быстрой капитуляции). Федор возвел очи к небу. Федор поёрзал на стуле, раздираемый желанием повилять хвостом и поорать от счастья. Федор вылетел в коридор, станцевал самбу-румбу-ча-ча-ча, виляя задницей и дрыгая всеми членами. Федор возблагодарил богов, показал им же язык, а после вновь вернулся к Моне и нежно сказал:
— Тогда я на рынок. Куплю побольше.

Так началась белая полоса в личной жизни Моисея Соломоновича…

---

Новогодний "сюрприз"

[Lana Mak]

На Книге фанфиков творится какая-то хня. Вареню обнулили, Villano тоже прямо 31 декабря в бан, перед этим Котик пострадал - фу-фу-фу!!! Комментарии возмущенных читателей админы удаляют, в сообщениях откровенно стебутся с тех же читателей.
Перетаскиваю сюда свои работы, а то мало ли. Догавкаюсь, ибо молчать не научена. Жалко терять.

---

Настроеньеподнимательное и восхвалятельное

[Lana Mak]

На широких просторах столичных
Шеф живёт. В целом, парень отличный.
Утром рано на зорьке встаёт
(Его псин на прогулку ведёт).

Любит пробки он до опупенья,
(Вы бы слышали те выраженья!)
На работу (вот крест!), как на праздник.
Эт он здесь распиздяй и проказник.

Там — насяльника, босс и всё прочее,
Настроение — чисто рабочее,
Лишь по пятницам торт и кефир
(Плюс бананы, селёдка, сортир).

Выходные, как в парке на горках.
Реконструкторы, кони, махорка,
Муз (что плечи, что руки там — во!),
Накатило (и снова ушло!).

Секс (кровать в хлам, ламели на свалку),
Иногда (крайне редко) — в качалку,
Чаще, хрен знает где, за рулём
И в погоне за длинным рублём.

В Топе вверх все быстрее взлетает,
Пишет, пашет - покоя не знает,
За своих он стеной и горой,
Положительный, в целом, герой.

От фанаток в бегах (и по делу!)
Ишь, какие! Чего захотели!
Тела царского мацнуть, узнать,
Где ты, кто ты… Та йоп их всех мать!

*пошаманила, обратила очи к шефу*

Для поднятья твого настроенья,
Принесу тебе весть в облегченье:
Коль направо ты нонче пойдешь —
Фиг кого (чего) сыщешь (найдешь).

Коли прямо… Ну, можно и так.
Все равно выйдет полный бардак.
А налево пойдешь — будет дело!
Вот, чесслово, там все уж созрело.

Пермяки в позе, лбами по полу,
Козни — в жопу, глаза скромно — долу.
И с контрактом готовым в зубах.
............................................................
Вопсчем, кончится тот самый швах

---

[Lana Mak]

Первое января. Новый год. День рождения мамы. Ей сегодня исполнилось бы семьдесят лет. Так много и так мало. Вижу ее по-прежнему молодой и красивой. И папу рядом. Мы неизменно счастливы той особой, неповторимой разновидностью этого чувства, когда мы - дети.

---

Мои работы

[Lana Mak]

Собачья жизнь



Воланя был приличным псом. И благородным. Потому молча, но с неприкрытым осуждением, смотрел на эту, неизвестно откуда взявшуюся, искусно наштукатуренную блондинку с лохматой пародией на пса в руках, которое и собакой-то назвать было стрёмно. Той-терьер. Так, пуговка от звонка. Блонди делала вид, что интересуется непосредственно Воланей, хотя и кроту без очков было заметно, что псы, размеры которых значительно превышали размер того недоразумения, что вякало у нее из подмышки, ее никак не волновали. От слова совсем. Зато волновал Воланчиков Хозяин — мужчина видный, высокий, в самом расцвете сил и энергии, его платиновый браслет на запястье и лексус, ожидающий на стоянке у парка.

Черт с ней, той блондинкой! Обиднее всего было, что Хозяин, вместо побегать с любимым псином, на ее наглые поползновения вовсю отвечал заинтересованной улыбкой и взглядом, прочно застрявшим где-то в районе силиконового (Воланчик со своим нюхом за версту чуял) бюста длинноногой приставаки. Сколько волка ни корми…

Воланька совершенно не мог понять этих людей. Что хорошего в несуразных выпуклостях, из-за которых столько страстей разгорается? Ни тебе съесть, ни отстегнуть, ни побегать. Болтаются бесполезным грузом. Даже в воде не всплывают! Наоборот, тянут ко дну. Псин сам это видел, когда они с Хозяином одну такую самку из озера спасали. Та едва голову над водой смогла удержать, пока они до нее добирались, а потом совершенно неблагородно за длинную косу буксировали на берег. Ну, честно признаться, за косу ее только Воланя тащил, а Хозяин сначала неплохо так за те самые выпуклости подержался, облапал их по бессовестному, а потом, по всем законам рыцарства, лихо греб к берегу и нес ее на руках, шатаясь на подгибающихся ногах, но все-так же бесцеремонно прижимая к себе сисястую «утопленницу». Правда у той еще и бампер был настолько выдающийся, что Воланчик на нем прекрасно мог бы отоспаться. А у этой, с «кнопкой от звонка», бампер явно от «копейки»: скромненький.

Воланчик подхватил зубами палку, лежащую у его лап, и ткнулся мокрым носом в руку Хозяина. Тот вяло отреагировал: вроде как попытался ее отобрать, но не слишком настойчиво, потому что отпрыгнувший псин легко увернулся от его обычно цепких пальцев. Воланя завилял хвостом, пытаясь всем своим видом показать, что он лучше этой двуногой, но Хозяин вновь отвлёкся — блонди наклонилась якобы ремешок на босоножках поправить, а сама тем временем открыла еще больший обзор на интересующие его шары. Тьфу, да и только! Воланчик решил, что он так не играет.

Блондинка вовсю увлеклась охмурением Хозяина и, чтоб не отвлекаться, свою крысу на землю поставила и разрешила погулять. Оно, бесстрашное и, наверное, бессмертное, конечно же пошло. Под пузом у Воланчика. В четырёх лапах заблудилось и тут же начало отчаянно вякать откуда-то из-под пышного хвоста. Воланчик, добрая душа, не мог вынести такой скулёж. Его тонкий слух был более привычен к децибелам, чем к ультразвуку. Поэтому он отпрыгнул в сторону, развернулся и лизнул эту крыску всей поверхностью своего отнюдь не маленького и замечательно мокрого языка. Шавка онемела. Ей бы хватило Воланчиковой слюны, чтоб качественно утопиться. Ее тщедушное тельце практически всё могло спокойно возлежать в Воланчиковой пасти, да еще и гардероб свой у него за щекой умостить. Ну, по крайней мере ей в тот момент так показалось.

Минуты полторы понадобилось крыське, чтоб отмереть и вновь набраться наглости. Тряся лохматыми ушками и влажной пальмочкой на макушке она залаяла прямо в раскрытую пасть псина, чем насмешила его до невозможности. Что в пещеру поорала.

Даже Хозяин с приставучей дамочкой обернулись на этот ор. Блондинка взвизгнула, оторвалась наконец от рукава хозяйской толстовки и помчалась с крейсерской скоростью спасать свою кнопку, выкрикивая на ходу, что этот монстр (Воланчик, судя по всему) собирается сожрать ее бедного Пусечку. Больно надо! Там, как в рыбе, одни косточки, плюс комок шерсти. Ничего съедобного.

Псин от возмущения даже окосел слегка, когда перед его носом мелькнули тонкие дрожащие лапки и спрятались где-то в районе бюста вопящей блондинки. Воланчик беспомощно оглянулся на Хозяина… и тут же повеселел. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Не только псин не любил крикливых созданий. Хозяин весь в него пошел, поэтому едва заметно морщился, пытаясь заверить дамочку, что с ее СОБАКОЙ ничего страшного произойти не могло, так как Воланчик — псин воспитанный и благородный, в чём была значительная доля правды.

Имя от рождения ему дали весьма и весьма: Вольперт Вольт Перси. Хозяин же звал Воланчиком, Воланей или просто Вилькой, в зависимости от настроения и степени провинности псюра. Родословная, правда, слегка подкачала. Кто-то из предков пошалил, потому что на благородном челе предательски выделялся совершенно неблагородный попугайский хохолок, который отправил весь его экстерьер соседскому коту под хвост — ни тебе выставок, ни призов, ни оваций. Но Воланчику по большому счету на всё это было наплевать. Недостатком внимания от окружающих он и так не страдал, отхватывая во время их ежедневных прогулок с Хозяином львиную дозу восхищения от их колоритной парочки. Симпатичный сероглазый брюнет на пару с весьма солидным, но всегда игриво настроенным, улыбчивым водолазом — попробуй мимо пройти!

Вилька, как оказалось, привлекал внимание не только особей противоположного пола (и двуногих, и четвероногих). Благородные кобели тоже были не чужды приобщиться к прекрасному, образцом которого и являлся Воланчик. Случай на очередной прогулке это подтвердил. В парке, где они обычно прогуливались, псин знал всех собак наперечет. Появление нового персонажа: кремово-белого лабрадора, гордо вышагивающего рядом с тучным, но симпатичным мужчиной, не прошло мимо их с Хозяином внимания. Хозяин подошел к владельцу лабрадора, который как раз отстёгивал поводок от шеи питомца, и протянул руку для знакомства. О чем они там повели беседу Вильке и так было ясно, о них же! Это было не так интересно, как блондин, лизнувший его в нос и приветливо помахивающий хвостом. Вилька лизнул в ответ, радостно гавкнул, приветствуя нового товарища по играм, и через пару минут они уже носились друг за дружкой, нарезая широкие круги около своих кормильцев, которые так увлеклись беседой, что ничего вокруг не замечали.

А заметить было что. Набегавшись, Вилька и блондин завалились в траву и принялись друг дружку покусывать понарошку, пытаясь оттолкнуть соперника лапой. Тут Вилька впервые почувствовал к себе нешуточный интерес со стороны блондина.

Псин прижмурился, втянул носом воздух, смакуя необычный, но такой вкусный запах от игриво настроенного лабрадора. А тот поскуливал, вертелся, как волчок, несмотря на свою отнюдь не хрупкую комплекцию, подставлял Воланчику то один, то другой бок, поворачивался то хвостом, то носом — в общем делал все, чтоб основательно его заинтересовать. Но псину много и не надо. Он уже месяц простаивал без дела, не имея в своем распоряжении ни одной течной суки. На днях даже к ноге хозяйской пристроился, за что был нещадно бит по заднице хозяйским же тапком и отправлен ночевать на жесткую подстилку в пустую и раздражающе гулкую кухню. И это вместо мягкой и теплой хозяйской кровати! Беспредел!

Вилька настороженно оглянулся на их с лабрадором беседующих хозяев, отбежал чуть подальше (на всякий случай), поманив за собой очаровательного блондина и приступил к серьёзным ухаживаниям. Первым делом он сунул свой мокрый нос под хвост лабрадора, дабы в очередной раз убедиться, что перед ним совсем не мальчик. Кокеров там не обнаружилось, что весьма радовало, но вот под пузом у того располагался объект, смутно напоминающий ему его же собственный, который уже стоял на боевом взводе и требовал активных действий, а не лабораторных исследований.

Плюнув на сомнения и совершенно непривычную для спаривания позицию (лабрадор улёгся на спину и отказывался подниматься), Воланчик ткнулся в услужливо подставленное невероятно тесное нутро, как смог втиснулся, прижмурил глаза от удовольствия и начал ударно работать тазом. «Хорошо пошел..» — мелькнула шаловливая мыслишка у его Хозяина, когда они с владельцем лабрадора наконец отвлеклись от беседы и навели резкость на своих псюр. Было на что посмотреть! Кремово-белый лабрадор раскинулся на спине на зеленом ковре газона, задрав все четыре лапы вверх и подставляя солнцу довольную, поплывшую улыбкой мордель (он явно кайфовал), а над ним вовсю пыхтел черный, сверкающий шерстью Вилька.

— Э-э-э-э-й-е-й-е-й-е-й… — буксанул в сторону прелюбодеев хозяин лабрадора, очнувшийся от первого, самого жестокого приступа охренения. — Вы это что?!.. Вы зачем?!.. Фу! .. Фу, я сказал!..

Какой там фу? Кто его слышал в этот момент? Псюрам было хорошо, даже отлично, и по всем признакам на подходе была та самая степень кайфа, когда становилось просто очешуенно, потому что Вилька заработал корпусом резкими рывками опытного молотобойца, а лабрадор подставлялся с задором юной весталки. Тихо ржущий Хозяин тоже поспешил к ним, но старался не особо усердствовать в деле спасения чести лабрадора, которому, как выяснилось из беседы с его хозяином, коки откокали еще в шестимесячном возрасте. Бедняга даже не знал, чего его лишили, и, похоже, впервые в жизни словил настоящий кайф.

История умалчивает, успел ли лабрадор, но Воланчик таки успел за секунду до катастрофы и на последнем дыхании отскочил от партнера, проскользнув прямо под рукой разгневанного хозяина оного, спрятался в густые заросли и наконец смог развалиться там, наслаждаясь накрывшими отголосками кайфа, краем уха прислушиваясь к истеричным воплям владельца поруганного им же блондина. Главное, чтоб свой не рычал. Остальное пофиг.

Хозяин и не рычал. Он от душившего его хохота вообще едва на ногах стоял, из последних сил пытаясь сохранить присущую ситуации мину. Но ему это удавалось не очень, поэтому хозяин лабрадора еще раз возмущённо вякнул, дернул питомца за пристегнутый поводок и пламенея румянцем ломанул на аллею прямо через кусты. Вот тут Хозяин наконец смог дать себе волю и нахохотаться всласть, шлепая себя по коленкам и размазывая по щекам выступившие от смеха слёзы.

Вилька понял, что угрозы как таковой нет и на брюхе медленно выполз из зарослей, в которых доселе изволил успешно почивать. Хозяин потрепал довольного собой и жизнью Воланчика за ухом, произнеся сакраментальное: «Голод не тётка!». Псин не понял, к чему это он, ведь не далее, как пару часов назад имел довольно плотный и сытный обед, но молча согласился с бытовой философией кормильца.

Жизнь текла по накатанным рельсам, лабрадор на площадке больше не появлялся, был забыт, а воспоминание о встрече с ним померкло под наплывом новых впечатлений. Вилька с Хозяином были приглашены на загородную вечеринку. Гусарскую. Почему гусарскую, псин не знал. По приезду выяснилось, что в обозримом пространстве не наблюдается ни одного гуся. Зато были кони. Много коней. Больших и разных.

Вилька был псин дружелюбный, всегда стремился наладить контакт со всеми, кто нравился его Хозяину (нахальные самки с силиконовым набором не в счёт!), потому и носился между всхрапывающими четвероногими, которые в ответ на его заигрывания переступали копытами, гордо вскидывали головы и смешно фыркали если он уж слишком близко подбирался. К их чести, все кони были воспитанные. Ни один лошак не попытался стукнуть псина копытом, воспринимая его, как неотъемлемую часть пейзажа.

Особенно один конь понравился Вильке. Рыжий с белой звёздочкой во лбу был явно молод и горяч. Он ржал и рвался с привязи, завидев, как псин нарезает круги по площадке. Воланчик распушил хвост, задрав нос к небу оглушительно гавкнул и смело подошел к коню. Тот не ожидал подобной наглости, изогнул тонкую шею, встряхнул короткой гривой и тоже сделал шаг по направлению к Вильке.

Вилька даже зажмурился от удовольствия, когда от бархатных конских ноздрей на него пахнуло свежим травяным духом и ветром. Так пах Хозяин, когда возвращался домой из очередной вылазки на природу. Родной и любимый запах. Псин вовсю завилял задом, размахивая хвостом, как пропеллером, показывая крайнюю степень расположения к симпатичному коню. Рыжий насмешливо фыркнул, но успокоился и даже боднул вилькину голову своим носом. Так они заключили договор о дружбе и взаимопонимании.

Тем временем их хозяева, наконец, выбрались из бревенчатого здания, в котором битых два часа решали какие-то наиважнейшие вопросы (не иначе как мир спасали). От них исходил отнюдь не травяной дух, наоборот, хмельной, тяжелый и вязкий. Он забивал ноздри так, что тянуло чихать, что Вилька и сделал. Рыжий тоже фыркнул, видимо, из солидарности, они с Вилькой переглянулись и приготовились к представлению, которое не заставило себя долго ждать. Вилькиному четвероногому другу не удалось постоять в стороне: его взнуздали и он понесся в поле с каким-то всадником в седле. Псину же повезло больше. Ему досталась роль созерцателя.

Смешные люди, особенно когда нарядятся в разное непонятное тряпьё, размахивают блестящими на солнце железками и громко хлопают вонючим дымом из железных пукалок. Играются, да еще и название смешное всему этому придумали — реконструкция какая-то. Вилька снисходительно наблюдал за действом издалека, потому что Хозяин оставил его у опорного пункта пристёгнутого на поводок за кольцо, к которому до этого рыжий был привязан. Псин щурился на перевалившее к закату солнце, вяло шевелил ушами, прогоняя вездесущих мух, и подрёмывал, умостив голову на широкие лапы.

Вечером, когда неугомонные люди наскачутся и наиграются, будут шашлыки. Хоть Хозяин и бурчит, что ему их нельзя, но Вилька умеет делать столь печальную морду, что все друзья Хозяина тут же принимаются его угощать, сетуя на вредного кормильца, уморившего псина голодом. Потом будут песни под гитару, где Вильке обязательно дадут право голоса и он будет подвывать вместе с нестройным хором дерущих горло певцов. А потом они с Хозяином обязательно пойдут на берег реки, сядут и будут смотреть на огромные, мерцающие звёзды, которых никогда не видно в городе.

Хорошо-то как!..

@темы: хулиганство

---

Мои работы

[Lana Mak]

Ты - мой подарок

Просыпаюсь словно от толчка. Глаза сами распахиваются, запечатлев в мозгу потрясную картинку. Ты рядом, на краю постели. Голый. На голове растрёпанный пучок из отросших за лето волос. Еще вчера скрутил, затянул резинкой, да так и уснул, забыв их распустить, а я не стал будить, хотя хотелось. Просто глянул на темные круги под глазами, вспомнил, что ты двое суток не спал, мчался ко мне, чтоб успеть к дню рождения, и опустил уже протянутую руку. Позже я тихонько примостился у тебя под боком и долго не мог уснуть. Вспоминал, как появились МЫ.

***
В гулкой тишине коридоров четко слышен чей-то топот. Почти середина первой пары — поздновато торопиться. Выхожу из деканата, тут же лечу на пол. Лопатки и отбитый копчик требуют справедливости. Готов удушить наглеца, с наскока завалившего меня на затоптанный паркет и сейчас вольготно расположившегося сверху. Вижу только растрепанную макушку с довольно длинными, русыми прядями, слышу глубокий вдох. Орать собрался, что ли?

— Может вы слезете наконец? — возмущаюсь, но отпускает мгновенно, как только вижу твои глаза. Смеющиеся. Шальные. Знакомые. Сердце пропускает удар.
— Мне и тут удобно, — улыбка на все тридцать два. Сияешь своими глазищами. Ни капли смущения. Я уже сталкивался с этим взглядом на одной из студенческих вечеринок. Яркий. Светлый. Красивый. На тебя и парни, и девчонки с восхищением смотрят. И я смотрел, но тайком. Преподаватель я, или где?

Раскрываю рот, чтобы хоть со второй попытки убрать с себя наглеца, пока кое-что не выдало мой явный интерес к происходящему, но ты приподнимаешься на вытянутых руках и добиваешь неожиданным:
— Пахнешь ты обалденно. Не оторваться.

Это «ты» — оно получается таким естественным и интимным, словно видимся не второй раз в жизни. Словно только из одной постели. Зависаю окончательно, залипаю на полных губах, тонких крыльях носа. В голове мелькает что-то типа: «Где ж я успел проколоться?», но какое-то вялое. А ты уже на ногах. Протягиваешь руку, сильным рывком поднимаешь с пола, обходишь вокруг, старательно отряхивая мой костюм, но на самом деле практически в открытую лапая. Чувствую тепло ладоней даже сквозь несколько слоёв ткани. Обдаёт жаром.

Я бы забыл тот случай, только почти каждый день вижу тебя в толпе студентов. Будто в кошки-мышки играем. Стараюсь не смотреть, нарочно взгляд отвожу, изображаю тотальную занятость, но всегда ощущаю на себе твой, заинтересованный. Это льстит моему самолюбию и немного раздражает. Сам себя не пойму. Слава богу, не преподаю у тебя на курсе. Было бы трудно скрывать свой растущий словно на дрожжах интерес. Чувствую себя то садистом, то мазохистом. Руки чешутся прижать где-то в тёмном углу, заломать, тряхнуть, как куклу, и спросить, чего добиваешься, но при этом тупо бездействую. Не хочу прекращать игру. Заводит.

Почти полтора года старательно делаю вид, что совершенно не интересуешь, тороплю время в выходные и переживаю реальную ломку во время каникул, тайком отслеживая твои передвижения по страничке вконтакте. Лето ненавижу, хоть и провожу его отнюдь не в четырех стенах. А потом, в ноябре, ты исчезаешь. Неделя проходит впустую. Мысли об одном: что-то случилось! Не выдерживаю, подхожу к куратору твоей группы с какой-то надуманной причиной, как бы между прочим интересуюсь. Оказывается, ты заболел. Осень, слякоть тянут за собой простуду.

Еще через неделю томительного ожидания меня догоняет сюрприз. В туалете догоняет. Прижимаешь меня лицом к зеркальной стене и шепчешь на ухо:
— Соскучился… Как же я соскучился!.. Не могу так больше… Знаю, ты меня искал.

Внутри переворачивается от этого шепота. Банально ведет от близости желанного (чего лукавить?), гибкого тела, едва ощутимого запаха морской свежести, твоего запаха и явной выпуклости, прижатой к моему бедру. В любую минуту сюда может кто-то войти, а мне почему-то похрен. Сгребаю рукой за загривок, коротко прижимаюсь к губам (о боги, наконец-то!) и отталкиваю, пока крыша окончательно не усвистела в неизвестном направлении.

- Вечером. Все вечером. Подойдешь на стоянку к пяти, — командую и выталкиваю за дверь. Мне нужно остыть. Холодная вода из-под крана не очень отрезвляет. В голове по-прежнему туман. Стрелки часов словно стоят на месте. Реально готов раскрошить их в муку, если бы это хоть чуть подтолкнуло резиново тянущееся время. Пульсом в висках одна и та же мысль: «Придёт?.. Не придёт?..»

Ты ждешь на стоянке. Спокойный, словно уже давно все решил. Выдыхаю, выталкиваю из себя вместе с воздухом груз неуверенности и сомнений, давивший на психику весь день. Все правильно.

Потом мы сидим в каком-то кафе, что-то жуём, говорим о выставке современного искусства, которая ни тебя, ни меня совершенно не впечатлила, байках, на которых повёрнуты оба, и стихах Бодлера. Вынимаешь из рюкзака фотоаппарат, взглядом спрашиваешь разрешение и начинаешь щелкать затвором.

Уже утром, после чумовой ночи, после того, как я наконец смог дорваться и зацеловать, зализать каждый сантиметр твоего совершенного тела, выслушать не один нетерпеливый стон, затыкая твой рот ладонью, чтоб не перебудить всех соседей, втиснуть себя в тебя и пережить не один и не два невероятных по силе оргазма — курю в потолок, ёжусь от щекочущего дыхания по моим ребрам и листаю фотки. Смотрю на себя твоими глазами. Кисть с выпуклыми венами, совершенно не интеллигентская — держу бокал. Глаза с лёгким прищуром — взгляд в упор. Губы, улыбка дрожит в приподнятых уголках — это когда ты потребовал прекратить изображать из себя вождя пролетариата. Вот шея, кадык слегка выпирает над белым воротничком рубашки. Протягиваю руку к пальто на вешалке, взглядом раздеваю и трахаю — такого себя я бы захотел.

Сколько мы уже вместе? Двенадцать… нет, тринадцать лет. Чтоб я сдох! Когда они успели пролететь? Мои тараканы и твои взбрыки не раз подводят к разрыву. Но даже неделя без тебя кажется пустой и серой. Готов взять на себя все грехи предков, извиняться, даже если не виновен, лишь бы ты вернулся. Но извинений не требуется. Ты заходишь в квартиру, привычным жестом, не глядя, вешаешь ключи на крючок и протягиваешь мне мизинец:
- Мир?
- Мир, — облегченно выдыхаю и цепляюсь своим.

***
Сегодня день моего рождения. Месяц назад праздновали твой. Я неделю маркер с себя смывал. Ты бубнил, чтоб не трогал твой автограф: «Здесь был я!» — на моих полупопиях. Сошлись на том, что я позволил сфоткать себя в самой неприличной позе. Уже месяц красуюсь на заставке компа. Нужно убрать, пока никого в гости не принесло. Стыда не оберешься.

Выходит, проснулся раньше меня. Хорош, чертяка! На колене блокнот. Задумался о чем-то, грызёшь ручку, бессознательно наматываешь на свой палец длинную прядь, выбившуюся из пучка, а я любуюсь твоим тонким профилем, сильными пальцами, полными губами и боюсь дышать. Почему-то именно в эту секунду кажется, шевельнись я, тронь за плечо, и ты исчезнешь, растворишься в утренней дымке.

Не хо-чу!.. Терять тебя не хо-чу. Не смо-гу…

Ерзаешь. Подхватываешься и уже через секунду нависаешь надо мной с фотоаппаратом. Только сейчас до тебя доходит, что я не сплю. Хитрый взгляд поверх фотика, щелчок, и ты уже на мне:
- Доброе утро, соня! Тебе приветственную речь зачитывать или можно по-простому, по-пролетарски, без цветов и оваций?
— По-простому… А потом с овациями. Вечером. После работы.
— Работа — зло! — подводишь итог, протягиваешь руку, что-то отыскивая на постели, и передашь мне блокнот.

Твои кривульки, да еще и исчерканные, невозможно разобрать. Стихи? Едва сдерживаюсь, чтоб не улыбнуться такому романтичному порыву. Но отвлекаюсь на надпись. Чуть ниже большими буквами: «Я тебя люблю!» — лучший подарок! Ты никогда не произносишь это вслух, словно боишься сглазить. Я не суеверен, потому говорю:
— Люблю…

Гости, подарки, застолье — все будет потом. Это не главное. Главное происходит сейчас. Хочу еще не один десяток дней рождения, начинающихся вот так. Ты рядом. На мне и подо мной. И мы счастливы…

@темы: слэш

---

Подарок другу

[Lana Mak]

Шухер

Шухер лежал на удобной ветке старого, раскидистого дуба и с удовольствием наблюдал в проеме открытого напротив окна радостную его сердцу картину: главного врага, прапорщика Синюхина, отчитывала его же самка, баба дородная, крикливая и вечно недовольная своим мужем. И все это вместо ужина. Сейчас она размахивала любимой сковородкой, пустой кстати, в опасной близости от его носа и экспрессивно вещала на весь гарнизон, какой он скотина, сволочь и кто-то еще, на «б» (Шухер не расслышал, ибо отвлёкся на присевшего на соседнюю ветку воробья), что посмел утром уйти на службу и не починить сгоревший утюг. Ей, де, из-за него пришлось надеть совсем не то платье, на которое рассчитывала, а оно ее полнит и совершенно не красит. Вот тут, конечно, она себе льстила, потому что по размерам все ее платья, как одно, были похожи на сетчатый чехол от ракетного комплекса «Тополь», колеса у которого давно и надежно помечены самим Шухером, и служить могли разве что чумом для чукчей, но никак не украшением для приличной женской фигуры. Правда сообщить ей об этом было некому: Синюхин не посмел бы — он еще в своем уме, проще сразу самоубиться, соседи, зная ее крутой нрав, тоже не рисковали здоровьем, а Шухеру было побоку, в чем там разгуливает эта самка. Главное, что она не забывает потрепать нервишки своему благоверному, за что Шухер ей безмерно благодарен.

Сам по себе он был совсем не злым котом. А если нужно какую вкусняшку выпросить, то очень даже ласковым, но не навязчивым. Масть от природы ему досталась самая что ни на есть пролетарская: полосатая, как у обычных дворовых котов, но с вполне интеллигентной белой манишкой, белыми же усами и тапочками на лапках. Он был фанатично чистоплотен: умывался по десять раз на дню, поэтому шерсть лоснилась и переливалась на солнце так, что почти все человечки обязательно тянули свои верхние конечности почесать его за ушком или провести по шелковистой спине. Помимо того, что в солдатской столовой он официально был поставлен на довольствие (еще подростком переловил почти всех мышей в складе с провизией и домике полкана, безошибочным чутьём вычислив, кто тут главный, и от кого зависит его безбедное существование в гарнизоне), так еще и от своих обожателей немало вкусняшек получал в виде любимых сарделек или рыбки, благодаря чему фигуру имел солидную, высшей упитанности. Мышками он, естественно, не питался. Не хватало еще заразы какой подцепить! Всю малину портил только Синюхин, невзлюбивший Шухера с самого его появления. И спросить бы, за что?

***
В части он оказался случайно, еще трехмесячным котенком. Мальчишки баловались, подкинули его в кузов армейского тентованного грузовика с провизией, который, уже затаренный под завязку, стоял у ворот продуктовой базы. Шухер, тогда еще безымянный, может и не побоялся бы обратно спрыгнуть, хоть от высоты в глазах троилось, но тут он учуял волшебный запах, идущий от непонятного вида коробков, плоских и холодных, и, несмотря на дрожь в конечностях, решил проверить, чем так вкусно пахнет. Пожевал уголок размокшего картона, вытолкнул изо рта совершенно невкусный обслюнявленный комок, заглянул в дырочку, принюхался и понял, что вот оно, счастье! Внутри явно лежала рыба. Много рыбы! Только много рыбы могло пахнуть так сильно и вкусно. После долгих, мучительных стараний, чуть ли не сломанных о твёрдый картон зубов и когтей, Шухер смог достаточно расширить отверстие и приступить к пиру. Огорчало лишь одно: рыба была мороженая. Нос быстро замерз, Шухер чихал, облизывал его шершавым языком, но упорно продолжал свое дело. Когда еще такая удача выпадет? Его даже не испугал тот факт, что грузовик тронулся и уже довольно продолжительное время трясся, то и дело подпрыгивая на ухабах.

Когда машина подрулила к столовой в части, обалдевшим солдатикам, поставленным на разгрузку, открылась картина маслом. Мелкий воришка столь доверчиво смотрел на них, периодически икая, будучи не в силах оторвать от пола раздувшийся до предела животик, что накричать на него никто не посмел. Наоборот, парни по очереди взялись его тискать и чесать за лопушками. Идиллию нарушил грозный рык:
— Кто позволил животное на территории части?! — это прапорщик Синюхин, сорокалетний зануда желчного вида, и здесь проявил бдительность, заметив, что солдаты отлынивают от своих обязанностей.
— Чей кот? — продолжил он наступление, усилив вопрос несколькими словечками, весьма далекими от цензурных.

Котенок собрался с силами, растопырил свои царапки и обшипел грозного человека, посылающего в его адрес флюиды ненависти и презрения. Человек отреагировал адекватно, потребовав в еще более нецензурных выражениях немедленно вышвырнуть блохастую тварь за пределы части. И пох… хрен, что лес вокруг! Уставом не положено…

С той самой минуты они стали непримиримыми врагами. Ефрейтор Веточкин взялся сопроводить диверсанта до КПП, где тот будет якобы выдворен, но на самом деле сделал крюк и на свой страх и риск оставил в казарме, затолкав успокоившегося и доверчиво мурчащего полосатика под самую дальнюю от входа кровать и велев не высовываться. Шухер уже тогда был сообразительным парнем: не стал орать или метаться, свернулся клубочком и засопел.

Вечером, после построения, вся солдатская братия поочередно подходила гладить выспавшегося и вполне довольного жизнью котенка, кувыркающегося на кровати Веточкина, попутно подкидывая идейки, как не спалиться и сохранить жизнь полосатому питомцу. Вдруг с криком: «Шухер!» в казарму влетел новобранец, стоявший на стрёме. То ли у них в тот момент сработал коллективный разум, как у муравьёв, то ли еще что, но все, как один, выстроились в плотную шеренгу, встретив по стойке смирно непонятно зачем явившегося Синюхина. Красный, с тонкими прожилками капилляров, нос прапора издалека семафорил о его состоянии нестояния (и когда успел накидаться, если еще на ужине был как огурчик?), а стойкий сивушный аромат, коконом окутавший его тщедушную фигуру, лишь подтверждал это.

***
Котенок с раннего детства отличался умом и сообразительностью. Сейчас он понял, что стоит прикинуться трупиком и не отсвечивать, пока рядом этот вредный и вонючий человек, а потому спокойно обвис в руке ефрейтора Васякина, стоявшего самым последним в строю (был передан по строю из рук в руки). Васякин незаметно завел за спину руку с котенком и мысленно молился всем богам, чтобы их пронесло. Боги в тот день были на стороне угнетенных, потому что Синюхин ничего не заметил, удовлетворенно обозрел строй, мотнул тяжелой головой и молча вышел вон. Пронесло!

В тот же вечер и получил Шухер свою кличку, а потом уютно умостился в ногах своего спасителя, Васякина, и задрых. Правда, на следующее утро его вольготная солдатская жизнь чуть не накрылась каким-то тазом. Котенку захотелось размяться на свободе, он сдернул из казармы через открытую форточку и отправился к знакомым солдатикам поприсутствовать на утреннем построении.

Синюхин с бодуна особенно зверствовал, изрыгая на невинные головы подопечных потоки желчи и брани. Пока он натягивал кого-то на левом фланге, сержант Митюшкин, стоящий во главе строя, вдруг почувствовал, что по его штанине что-то усердно карабкается. Скосив правый глаз он замер в предчувствии армагеддона. По штанине карабкался Шухер. Тут, как назло, Синюхин обратил свой взор в их сторону, и Митюшкину ничего не оставалось делать, как, по примеру ефрейтора Васякина, перехватить Шухера поудобнее и спрятать за спину. Локтем другой руки он толкнул стоящего рядом Веточкина и показал глазами назад. Ответный взгляд был полон скорби. По мере приближения Синюхина, шея сержанта постепенно втягивалась в плечи. Когда до разоблачения остался лишь шаг, Митюшкин повернул котенка мордочкой к своей спине, прижал к ней и отпустил руку.

Шухер, не был дураком, вцепился в плотную ткань зелёнки всеми четырьмя, молча зависнув над землей на расстоянии метра. Синюхина он уже учуял, прижал уши, сгруппировался и приготовился к худшему. Веточкин мысленно мамой поклялся бросить курить, если их пронесет, скосил глазами назад, дождавшись, когда прапор окажется к нему спиной, и обомлел. Шухер распластался за спиной Митюшкина и, кажется, даже не дышал, обвисая на слабеющих лапках. Настоящий боевой кот!

Только здоровым духом авантюризма мог бы объяснить Веточкин свой дальнейший поступок, потому что в следующую секунду он сцапал котенка правой, за спиной же переложил в левую и передал в руки стоящему рядом Серёге Мелешко, а тот отправил его дальше. Шухер понял, что в его интересах не отсвечивать, и молча изображать эстафетную палочку. Так он оказался вновь в конце строя, в руках все того же ефрейтора Васякина, который по большому счету еще от вчерашнего стресса не отошел.

Синюхин по лицам солдатиков прочел, что в наличии какой-то непорядок, но в чем он заключался, въехать никак не мог, потому развернулся и двинул обратным ходом. Никто из действующих лиц не мог видеть, как из окон штаба за сим представлением с нескрываемым интересом наблюдает их бог и царь, полковник Чекрыжов. Он от всей души болел за ребят и злосчастного котенка, на которого алконавт Синюхин, давно сидевший у него в печёнках, явно точил зуб. В какой-то момент до Чекрыжова дошло, что этих партизан нужно спасать, и он тут же поспешил из кабинета.

А Синюхин шествовал вдоль строя, задом чуял подвох и не мог врубиться, что же не так. Слишком честные физии были у его подопечных. Бедный Васякин понял, что вот он, тот самый, подкравшийся незаметно, в виде мелкого и пушистого, но не песца. Положение крайнего не позволяло передать котенка дальше, обратно — бессмысленно, а выбросить — свои же одарят фунтом презрения. Краем глаза он заметил движение слева, тут же почувствовал, что Шухер выскальзывает из его руки, дернулся следом, да так и застыл с некрасиво разинутым ртом. Было от чего!

Шухер с довольной морделью спокойно разлегся на внушительной ладони полковника Чекрыжова, огромного, с виду напоминающего бобра-переростка, и презрительно пофыркивал в сторону стремительно приближающегося Синюхина. У Васякина онемело левое яичко в ожидании предстоящей казни. Он даже зажмурился и мысленно попрощался с мамой, папой и одноклассницей Катькой, которая на его проводах спьяну расчувствовалась и дала ему, ни разу не нюхавшему женских прелестей. Пусть он тогда от волнения и выстрелил раньше времени, не донеся орудие до заветной цели, но Катька все равно заверила, что ей было в кайф, чем немало порадовала и, вместе с тем, подняла его самооценку, рухнувшую в цоколь. Катькин уверенный четвертый размер еще качался перед его внутренним взором, а над ухом уже гремело синюхинское:
— Та-а-а-а-к… И что у нас тут за зоопарк нарисовался?! Я же еще вчера распорядился вышвырнуть эту пакость за ворота части! Васякин, у тебя что, линия жизни по локоть? Или скидки у стоматолога? Удивляюсь, как ты, такой борзый, до армии дожил? Ну, ничего. Мы эту оплошность быстренько исправим.

Если бы взглядом можно было прожечь, то на месте Васякина уже высилась бы кучка пепла с оплавленной кокардой посредине, а в ладони Чекрыжова, на месте Шухера, и следа бы не осталось. Но лазерной пушки ни в одном глазу Синюхина ни разу не наблюдалось, потому виновники оставались скорее живы, чем мертвы, хотя остывшие конечности ефрейтора наверняка свидетельствовали об обратном.

— Это мой кот, — невозмутимо сообщил Чекрыжов, вызвав тем самым вздох облегчения у всех участников спасательной операции и зубовный скрежет у прапора, уже приготовившегося продолжить обличительную речь, но вынужденного проглотить ее, не донеся до благодарной публики. Умом он понимал, что его нае… кололи, но доказать ничего не мог.

Так Шухер и прижился в части, став котом полка и своеобразным символом торжества справедливости. Только прапор не мог простить смешков, то и дело летящих ему вслед, и каждый раз сплевывал, завидев кота поблизости от себя. Шухер платил той же монетой: бесконечно мозолил ему глаза, метил дверь в квартиру и приносил к нему на коврик дохлых мышек, с удовольствием вслушиваясь в рёв пышнотелой самки, обнаружившей очередной презент. Синюхин жену откровенно боялся, уматывал из дому подобру-поздорову, отсиживаясь в своей каптёрке, куда та, к его счастью, никогда нос не совала, заливал испуг добрячей порцией алкоголя и жаловался в пустоту на свою незавидную долю.

***
В гарнизоне почти неделю вовсю зверствовала комиссия из Москвы, возглавляемая круглолицым и круглотелым генералом Кузьминым. Ну, как зверствовала? Шел заход на второй ящик коньяка, который не забывал исправно поставлять на завтрак, обед и ужин полковник Чекрыжов, вот уже третий год командующий этой частью — по сути, закрытым военным городком. И не то, чтобы недостатков в работе было много, но при большом желании придраться всегда найдется, к чему. Вот Чекрыжов и старался: отбивал это желание, как мог. Нужно сказать, довольно успешно, потому что генерал до последнего дня оставался в добром расположении духа, а его свита расслабленно улыбалась и сияла красными мордами, лениво наблюдая из окна за муштрой новобранцев на идеально чистом плацу.

К обоюдному удовольствию и проверяющей, и принимающей стороны итоговое подписание бумаг увенчалось финальным банкетом в офицерской столовой, куда были допущены даже две представительницы слабого пола: незамужняя связистка Лидочка, как главное украшение стола, и повариха, Клавдия Петровна, как автор шедевральных блюд, коими усердно потчевали столичных гостей. Жён офицеры не пригласили, предпочитая отдыхать вне поля зрения их недремлющих очей. Солдатики, которым всю предыдущую неделю пришлось даже ночью по нужде строевым шагом маршировать, расслабились, а некоторые даже слегка обнаглели. Нет. Они не стремились попасться на глаза кому-либо из офицерского состава, ушли в отдельно стоящие душевые, от греха подальше, где и устроили засаду на отставшего от коллектива Васякина.

Какой хер понес в душевые прапорщика Синюхина, самому Господу неведомо. Но ведро с водой, уготованное Васякину, опустилось аккурат на его замечательно лысую голову в форменной фуражке и прочно угнездилось на обретенном месте. Из-под ведра донеслось поначалу нечто, не поддающееся расшифровке, потом громкое: «Какого уя?!», а потом, вместе с отшвырнутым в бешенстве цинковым недоразумением, понеслось вдоль по-Питерской да с такими перегибосами, что шествующий мимо душевых генерал с большой свитой (загорелось же им воздухом подышать!) заслушался и обзавидовался богатству и изобилию речевых оборотов Синюхина.

Генерал, заинтересованный и заинтригованный столь ярким проявлением чувств, резко изменил маршрут, решив, что душевые, хоть и вдогонку, но следует изучить на предмет непорядка. Непорядок действительно наличествовал в первую очередь в виде матерящегося от души прапорщика. А Синюхин жёг!
— Да раскудрить твою бога душу мать! Какой пидарас это сделал?! По ком сегодня плац рыдает?! Кому, ля, помидоры на ухо натянуть! Погодите! Я вам устрою содом и геморру! Вы у меня фиялками срать будете!

Почувствовав легкое дуновение сквозняка по мокрому загривку, он развернулся в надежде уличить смельчаков, заходящих в его тылы, зычно рявкая:
— А-а-а-а, сука! Это ты?.. — и картинно завис, слепо пародируя небезызвестного городничего в немой сцене «Ревизора».
— Да, это я, — флегматично пояснил генерал, зачем-то пнул носком ботинка по цинковому боку ведра и вежливо поинтересовался:
— Развлекаетесь, парни?

Парни утратили дар речи еще в момент фееричного явления Синюхина, а при появлении генерала так вообще выпали в астрал. Скорее всеобщий любимчик, Шухер (который не пропускал ни одного подобного мероприятия, и в данный момент вольготно раскинул свое хозяйство по подоконнику), мог явить миру чудо и заговорить русским языком. Но Шухер увлекся наиважнейшим в мире делом: яйца лизал. А совмещать сие занятие и общение со старшим по званию, пусть и генералом, ему было откровенно лень, потому молчал, изредка бросая презрительные взгляды в сторону похожего на мокрую курицу прапора. Перепуганные же солдатики просто трясли головами, как китайские болванчики. Только одни кивали утвердительно, а вторые, видимо, поймав момент прояснения сознания, отрицательно.

— А может помоетесь? — ласково предложил генерал. — Душевые все-таки. Вон ваш прапорщик уже и пример подал, — он бросил быстрый взгляд в сторону обтекающего, красного, как рак, Синюхина. Копейкин, солдат-срочник первого года службы, не долго думая, как был в полном обмундировании, так и шагнул к ближайшей душевой кабинке и выкрутил краны на всю. Вслед за ним в соседнюю кабинку пристроился еще один идиот. Остальные, видимо, утеряв всякую связь с мозгом, тоже не заставили себя долго уговаривать, и через пару минут во всех кабинках радостно шумела вода, поливая взвод сержанта Митюшкина. Сам Митюшкин энергично тер себя за ушами и отфыркивался, бросая короткие взгляды то на Синюхина, то на генерала.

— Чистота — залог здоровья! — напоследок философски изрек генерал и скоренько убрался восвояси, пытаясь справиться с подступающим хохотом. Свиту уже в открытую шатало, но ему-то нужно было держать марку. Полкан молча, пользуясь лишь выразительной мимикой морды лица, пригрозил взводу дебилов и Синюхину кулаком, чиркнул ногтем большого пальца себе по горлу, видимо показывая, насколько ему понравилось увиденное, и с тихим шипением рванул вслед генералу. Тот стоял на крыльце, в окружении членов комиссии, и просто по-конски ржал:
— Ой, уморили солдатики твои…

***
Что рассказывал Синюхину Чекрыжов после отъезда высокой комиссии — история умалчивает, только после вливания уже не единожды провинившийся прапорщик понуро поплелся в свою каптёрку и надолго заперся в ней. Спустя пару часов его вынесло на плац и, наконец, прорвало, на радость вовремя подоспевшего Шухера. Шатавшийся, аки тополь на юру, прапор был устряпан в хламидомонаду и сыпал такой не табулированной речью, что деревья к земле гнуло. Со слов прапора, выплеснутых на повышенных децибелах на всю военную часть с прилегающими к ней территориями, следовало, что накидался он неразбавленной спиртягой исключительно от боли душевной и вертел он на своём органе против часовой стрелки всех нехороших сослуживцев вместе взятых и свою дражайшую половину имел в том же виде, но на порядок активнее. Если упустить все идеомы и изощренные выражения, что лились непрерывным потоком, то Синюхин указывал младшему служащему составу, а в их лице и всему человечеству, на различные грехи, совершенные ими в свете их неразумности и необразованности. До старшего офицерского состава Синюхин добраться не успел, потому что прибыл Чекрыжов, срочно поднятый по тревоге перепуганными солдатиками. Чекрыжов поначалу пытался воззвать к его разуму, затуманенному чистейшим этиловым спиртом, и мягко попенять, что не место, и не время, но тоже огрёб неслабую порцию матов, в связи с тем, что опять-таки не понял тонкой душевной организации своего подчиненного. Полковник, узнав о себе такие подробности, взбесился, ухватил прапора подмышки и в два счета отбуксировал к тому домой, предварительно наказав синюхинской половине вести себя прилично, мужа с бодуна не обижать и доложиться, как только Синюхин окажется в состоянии уверенного стояния.

Через неделю прапор с супругой покинули часть, отправившись на заслуженный отдых, с последующим выходом на пенсию. Во всяком случае, Шухер их больше не видел. Больше ничто не мешало ему наслаждаться любовью публики, усиленным питанием и голубоглазой блондинкой персидского происхождения, которая с недавних пор поселилась в доме Чекрыжова и оказывала Шухеру знаки внимания, вылизываясь на залитом солнцем подоконнике.

Жизнь хороша! ..

@темы: хулиганское

---

Это Питер, детка!

[Lana Mak]

Моё-наше сумасшествие



По дороге в Питер я, наивная, рассчитывала, что между развлечениями и походами будет время посидеть с планшетом. Пф-ф-ф!.. По результату, у меня не хватает времени в туалете, как следует, посидеть! Тороплюсь все услышать, увидеть и везде оставить свой жирный след.

Воронеж — Москва — Новгород — Питер. Дальняя дорога в машине оказывается не столь утомительной, как ожидалось, ведь проезжаем через такие шикарные места, что радующийся глаз лечит поскрипывающую спину и отваливающийся от долгого просиживания хвост. Волга — действительно красотка, пусть и не самая большая река из тех, на чьих берегах некогда бывала. А вот восход солнца над МКАДом выдавливает из одного глаза скупую, но искреннюю слезу. Все же, с некоторых пор, Москва стала для меня особенным городом, греющим душу и сердце. И статус столицы здесь совершенно не при чем.

Из ощущений тактильных особое удовольствие доставляют зверски голодные новгородские комары, которые гостеприимно встречают нас в лесу во время очередной остановки, на предмет уединения с природой. Пока я, как последний ботан, любуюсь папоротниками и огромными елями, эти звери слетаются в немеряном количестве, используя мою тушку, как аэродром подскока, и облепляют так надежно, что вновь прибывшим места свободного не достаётся. Из зарослей выметаюсь с диким рёвом, отбиваясь подобранной дубиной и отряхивая с себя не просто единичные экземпляры, а реально целые грозди мелких тварей. Не кормят их местные, что ли?..

Питер встречает дождем и совершенно неутешительными прогнозами, на которые откровенно начхать. Даже не сомневаюсь, что нас ждет отличная погодка. Не зря ведь я солнце за собой всю дорогу тащила. К тому же три ведьмы, собравшиеся в одном месте, по-любому обеспечат комфортные условия для пребывания в отдельно взятом полисе. А ведь еще есть четвертая, Мила, у которой помело сломалось, но она постоянно на связи (обеспечивает плотную огневую поддержку в случае какого затыка), местный агент — Ксю, и две адептки, Лена с Таней, тоже бдящие издалека. Забегая наперед скажу, что случилось, как задумывали: погода радовала всех и каждого. Кто там назвал этот город серым и неприветливым? Плюнуть бы ему в левый глаз!..

Встреча на вокзале оказывается ожидаемой и в то же время неожиданной. Маришка выходит из «Сапсана», направляются с Леной в мою сторону, тут же встречаемся глазами, улыбаемся, машем руками. Глупость, но еще дома боялась, что не поймаю ту самую волну, которая объединила нас в инете. Хренушки! Мы ловим ее одновременно и первые же объятия дают понять — есть контакт! Да еще какой! Пока ждем такси, успеваем оборжать дорогу, чемоданы, реакцию половинок на наш съезд и мужика, который пытается подобраться к урне, но не знает, с какой стороны нас обойти.

Таксист везет в гостиницу, прислушивается к трёпу, заливисто хохочет, когда на его вопрос: «Вы к нам в командировку?» — слышит дружное, тройное, протяжное: «Не-е-е-е-е-ет!..» Эта, уже не удивляющая, одинаковость мышления из интернета плавно и уверенно перетекла в реал. За три дня, проведенные вместе, мы не раз и не два практически в момент хором выдаём полностью идентичные фразочки. Объяснение сему феномену искать ни к чему. Наш подпольный предводитель давно определился в выводах и убедил всех нас. Ведьмы же!..

Администратор гостиницы, довольно интересный мужчина лет сорока, тщетно пытается сохранить серьезное выражение на физии, что дается ему с превеликим трудом. Попробуйте скроить официальную моську, когда задорная, рыжая бестия с самым невинным видом заполняет формуляр, обстёбывая каждое слово, неосторожно вами оброненное, а напротив, на диванчике, до слез хохочут блондинка и брюнетка, не забывая втыкать свои не менее едкие комментарии. Виагра в обновленном составе. Клоунском…

По заселению, пять минут на убедиться, что нас не обделили: полотенца, фен и всякие гостиничные примочки на месте (а так хотелось вернуться и еще раз потрепать администратора!), пять — забросить вещи в шкафчики, полчаса на посещение ближайшего супермаркета и еще пять минут — накрыть поляну. Карельский бальзам с вишневым соком — это нечто! Захрустев его морошкой и запротоколировав сие действо на фотике (для потомков и тех, кто в засаде), кидаемся с отчетом вк: доехали, на месте, приняли на грудь. Получаем напутствие: оторваться бессовестно, и тут же несемся воплощать его в жизнь. Кроме всего прочего, по городу бродит тот, кто нас объединил. Хоть и не обещался, но в голове все же гуляет мысль, что, возможно, столкнемся лбами где-то на набережной. Только стоит выйти из метро, и все умные мысли развеиваются, оставляя место одним лишь шалостям. Предводитель не забыт, но пока потерян для нас.

Я в городе впервые. Подруги тут уже все стёжки-дорожки исходили. Требую экскурсии в качестве продолжения банкета, пока в состоянии хоть что-то воспринимать адекватно. Впереди намеченный ранее поход в ночной клуб. Подозреваю, что после него мозги, разбавленные алкоголем и разболтанные дикими плясками, не смогут так четко воспринимать информацию извне. Мне обещают экспресс-тур и волокут в неизвестном направлении, которое оказалось не таким уж неизвестным.

Дворцовая площадь встречает солнцем, относительной пустынностью и довольно интересными солдатиками. Поймав за штанину мимо проходящего молодого мужчину, заставляем фоткать нас, красивых. У нас и численное, и весовое преимущество. Он навскидку оценивает безвыходность ситуации, засовывает в карман телефон (до нашего наезда вёл довольно оживленную беседу) и принимается за дело. Должна сказать, фотограф из него никакой! Я, конечно, реалистка. Осознаю, что поймать момент, когда все три дамы перестанут ржать и встанут в мало-мальски приличную позу — задача почти невыполнимая. Но хотя бы попытаться-то можно! Результат: две шатающиеся мы с Леной по бокам, едва удерживаем сползающую на брусчатку Маришку. Фото века! ..

В качестве благодарности она выдает:
— Спасибо. Жену вам красивую!
Мужчина явно не ожидал, что судьба сведет с язвой московской, эксклюзивной моделью, потому что спешит похвастаться:
— У меня уже есть.
На что тут же отхватывает:
— Так я ж говорю, красивую! — она довольная собой, встряхнув рыжей гривой, гордо топает в сторону бедняжек атлантов, мы семеним туда же, а он только крутит головой и улыбается вслед.

Почему атланты бедняжки? Элементарно. Сколько не заглядываем им под набедренные повязки, ничего мало-мальски впечатляющего не обнаруживаем. Ни-че-го! Чисто! Можно даже сказать, стерильно! Ну, разве что попцы знатные им Теребенёв, автор такого чуда, наваял. Видимо был не только ценителем, но и знатоком сих прелестей. Не зря же вел довольно разгульной образ жизни. Наши тщетные потуги разглядеть хоть что-то стоящее у великанов ниже пояса, собирают немало зрителей. К слову, они усердствуют не меньше, заражаясь желанием отыскать хоть подобие члена у несчастных атлетов. Дружный хохот привлекает прохожих, участников безобразия становится все больше, а мы под шумок сдергиваем на Дворцовый мост.

Вслед, с площади доносится хит братьев Самойловых. Не задумываясь, подхватываем одновременно:

Ляг, отдохни и послушай, что я скажу.
Я терпел, но сегодня я ухожу.
Я сказал: Успокойся и рот закрой.
Вот и всё. До свидания, чёрт с тобой!

Я на тебе, как на войне,
А на войне, как на тебе.
Но я устал, окончен бой,
Беру портвейн иду домой.
Окончен бой, зачах огонь,
И не осталось ничего.
А мы живём, а нам с тобою
Повезло назло…

Поём вдохновенно, и мне откровенно пофиг, что ни разу не оперная дива. За компанию, как говорится… Ветер играет в волосах, закидывает их в лицо. Продрогшие туристы из дружественного Китая завистливо поглядывают на наши раскрасневшиеся мордашки.
— Халасо! — трясет головой иссушеный, похожий на сморчок, пожилой обитатель страны драконов, шелка и регулируемой рождаемости. Что-то хреново они ее контролируют, если уже чуть ли не каждый четвертый в мире — китаец. Прут из всех щелей! Лена поворачивается к нему всем корпусом. Смотрит по матерински ласково сверху вниз, чуть ли не гладит его по лысой головёнке:
— Нам-то халасо, а тебе, дураку, холодно!
— Холоно-холоно, — радостно кивает китайса, поднимая вверх свой скрюченный пальчик.

Нам действительно хорошо. У Ростральных колонн парочки вытанцовывают самбу, соперничая во внимании с участниками байкер-феста, тусующимися тут же. На последних почему-то глаз чаще задерживается. Байкер Валера с черепушкой Хищника на голове, вместо обычного шлема! Чмоки-чмоки тебя во все части твоего гермака! На фоне рычащей, газующей и красующейся массы коллег ты выделяешься и впечатляешь. Три дружных вздоха вслед тому подтверждение. Конечно же тебе стоило остановиться, а не наверчивать вокруг нас на своем порыкивающем друге. Ну, что за капец?! Стоило положить на него глаз (три пары!), как от того, с кем жаждем встретиться, пришло сообщение. Он рядом. Дразнит, с-с-с…

Отправляем ему сэлфи, отворачиваемся от байкеров (Валера уже не котируется) и чешем к львам на Дворцовой пристани, которых я обещала одному хорошему человеку крепко обнять. То, что не нашли у атлантов, находим в самом неожиданном месте: под пузом у искомых животных. Вот не пожадничал Прокофьев, создатель этого зоопарка, привинтил-таки самое достойное достоинство из всех возможных. Правда у них на мордах прорисовывается такое выражение, словно их все же обделили. Даже стрёмаюсь обнять. Неблагодарные! Они бы к атлантам сгоняли и посмотрели, КАК можно обделить!

Голод не тётка! Именно он, вкупе с прохладным питерским ветерком, выдувшим из нас весь карельский бальзам, загоняет не куда-нибудь, а в шавермячную, как обзывает Маришка это, без сомнения, достойное заведение. Историческая часть Питера, великолепная архитектура и шаверма! Ощущение, что предаю родину. Фаст-фуд вреден? Сама так говариваю частенько. Просто уверена, что вреден. Но забываю об убеждениях, как только сей сказочно вкусный продукт попадает мне в рот. Идеально! Пофиг на перемазанные носы и щеки, холодное пиво и кучу зрителей, подвисающих на то, как мы слизываем майонез, стекающий по пальцам, и прислушивающихся к обсуждению, где и сколько розовых презиков нам нужно купить (еще одно обещание общему другу), чтоб надуть, нацепить на весло (а его, блин, в аптеке не купишь!) и продефилировать по набережной, раздаривая их прохожим. Да! Еще памперсы не забыть и постараться не загреметь на пятнадцать суток!

— Представляешь, заказываем в аптеке такой набор: памперсы и гандоны? — флегматично поправляет очки Лена.
Маришка вскидывается:
— Пусть завидуют! Не всех трахают до усрачки (минута молчания, наш хохот, робкое хихикание невольных свидетелей).
Тема презиков не отпускает даже на Невском. Маришка впереди на пару шагов. Лена на шаг позади меня. Приобнимает со спины, шепчет в ушко:
— А ведь мы их реально можем использовать. Огурцы-то все еще целые…
Представляю в красках, КАК именно, и заливаюсь смехом. Лена тоже. Маришка присединяется. Отсмеявшись положенное, выдаёт:
— А теперь расскажите, над чем ржали?
Второй приступ хохота. Ноги не держат. Сползаю по ограждению, а позади собирается пробка из пешеходов. Улыбаются не все. Я бы тоже приняла нас за обдолбанных…

Любое место мы связываем с какими-то людьми и впечатлениями. Питер у меня прочно связан с цирком, хотя часть клоунов из него скоро разъедется. В метро едем с пересадками. И из-за чего?! Узрели пару геев! Усердно преследуем, шифруясь за всеми более или менее объёмными тушками, шикая друг на дружку и делая покерфейс в нужных местах, а потом наводим резкость и видим, что там явная девочка, но здорово смахивающая на мальчика, который похож на девочку. Любопытство — зло!..

Вагон переполнен. Мы с Леной стоим спиной к дверям, Маришка напротив. Лене, единственной, удается надежно закогтиться за поручень. Маришка держится за ее руку, я опираюсь плечом. Машинистом в этом поезде наверняка подрабатывает тот самый байкер Валера, потому что вагон при торможении на остановках чуть ли не дыбом встает. Стараясь удержаться, зацепиться пальцами за шлейки маришкиных джинсов, слепо шарю рукой. Видимо, моя рука прогуливается не там, где надо, потому что Мышь ее тут же отталкивает, возмущённо ойкая. Сначала, пока ловлю баланс и стараюсь избежать незапланированной встречи с полом, ничего не понимаю, но по выразительным взглядам и восклицаниям типа: «Ты чего?.. Я тут… А ты… Фигасе!.. Перепутала, что ль?..» — начинаю догадываться, что они обо мне подумали, и висну на ржущей Лене. Я, конечно, без комплексов, но не настолько, чтоб вот прям в метро начать!..

Освободилось место. Сели. Чёт взгрустнули на минутку. Пришлось срочно развлечь себя просмотром фоток. Вспомнилось, что где-то нужно раздобыть огнетушитель. Очень нужно! Рисую картинку, как торможу первый попавшийся авто, отбираю искомое у обалдевшего водилы и уматываю с ним (не водилой — огнетушителем), пока девчонки, сидя в кустах, отводят ему глаза (где мы возьмем кусты среди асфальта и гранита — никого не волнует). Через пятнадцать минут, глядя на нас, заливающихся хохотом, ржет весь вагон. Парочка парней не скрываясь преследует от станции к станции. Видимо, такие гастролерши тут редко случаются. Чистый восторг в их глазах не описать ни одними словами. Льстит…

На подходе к гостинице предвкушаем встречу с администратором. Он нас не разочаровывает: сияет морделью и спрашивает:
— Вы опять смеетесь?
— Ну не плакать же нам, глядя на вас!
Выскакивает из своей конторки, провожает. Оборачиваюсь. Стоит внизу лестницы, смотрит вслед жадно, заинтересованно. Помахала рукой. Просто так. Заулыбался.
— Ёпть! Да вот же он! — Маришкин вопль разрезает тишину, заставляя подпрыгнуть. Буксую к ней. Тонкий пальчик тыкает в алый бок притаившегося между этажами огнетушителя. Лена с милой улыбкой поворачивается к админу, но Мышка ее опережает:
— Не будете ли вы так любезны, дать нам завтра возможность воспользоваться вашим агрегатом? Обещаем вернуть его полным.

Звонко брякнувшая о ступеньки челюсть. Мужчина завис. В глазах плакатными буквами: «Накуя?!..». Кивает головой. Потом прочищает горло:
— Да… пожалуйста. Только не забудьте вернуть, — и никаких вопросов. Золотой человек!
— Ессссс!!! — подпрыгиваем. Лестничный пролёт угрожающе трещит под ногами. Лифт с опаской раскрывает свой зев. Держись, железяка! За два оставшихся дня мы тебя еще не так ушатаем!

На часах половина первого. Шнурую Маришкин корсет, упираясь в ее опаньку коленкой, Лена фапает рядом и снимает, на предмет продолжить потом в тишине и уюте. Кончив… простите, ЗАкончив, носимся по всем комнатам в поисках то закатившейся неизвестно куда помады, то телефона (нафига он нам в такое время?), то клатча. В ночной клуб можно прогуляться пешком, но вечерние наряды не располагают к такому променаду. Таксист крутит головой, узнав, куда везти, смеется и через две минуты высаживает прямо у входа. Столик, с официантом-няшкой в качестве бесплатного приложения, явно заждались нас:
— Что будете пить? — парень склоняется ну очень провокационно, стараясь переорать заводного диджея. На бейджике — Андрей. Вижу, Маришка едва сдерживается, чтоб не припечатать ему по оттопыренной, рельефной корме. И без очков заметно, Лена тоже замышляет нечто подобное, но ей не удобно тянуться.
— Вкусный, крепкий, свежий алкоголь! Водки нам! — командует Маришка и все же протягивает лапки к вожделенному заду. У официанта хорошо развита чуйка, потому что за секунду до катастрофы Андрей сдергивает в сторону бара, а мы переглядываемся и хихикаем вслед. Не одному же Алексу (упс!.. сдала предводителя) такими красавчиками и их тылами любоваться!..

Наступает момент, когда мы и наедены, и накушаны, оборачиваемся к подиуму, чтобы приобщиться к прекрасному — стриптизу. Эротик-шоу неплохо поставлено, но слишком старательно его участники изображают на сцене страсть. Не торкает ни в одном месте. Или это мы мало выпили? Зато официант купается во внимании. После второго графинчика и полутора часов на танцполе брызжем бодростью и позитивом, как в момент рождения, не единожды пожалев, что на нас платья, а не джинсы. Во всяком случае у Мышки не раз возникает мысль расстаться со своим любимым корсетом и отжечь с еще большим размахом, хотя куда уж больше? Только цыган и медведей не хватает:
— Он меня угробит! — орет мне в ухо, брякнув кулачком по жестокому изобретению садистов от моды.
— Выживешь! — парирую в ответ и перемигиваюсь с Леной, плавно двигающейся под очередную композицию. Ей как раз ничего не мешает.

Резко выдохнув, Маршка переламывает корсет животом, издает победный клич и так лихо вертит тем, что от папы с мамой досталось, что зрители начинают аплодировать ей, а не подтанцовке.

Наступает момент, когда я навожу резкость и вижу Андрея, стоящего перед нашим столиком во второй позиции (вид сзади офигенный!). Маришка не только заставила его позировать на камеру, но и задрала форменную футболку-поло, открывая довольно рельефные мышцы спины и все же впечатывая обе ладошки в то, что пониже. Лена хохочет, фиксирует сие вопиющее безобразие на свой планшет, а я на диванчике корчусь от смеха. У парня глаза на лбу, брови ушли в гости к челке, но наш настрой ему явно нравится. Во всяком случае, к барной стойке он отходит поминутно оглядываясь и улыбаясь на все тридцать два, хотя на самой стойке уже выгибаются две условно одетые нимфы. Куда им с нами тягаться? У нас харизма вон какая, если чо!..

— Уже рассвет? — Лена пытается взглянуть в окно. Заверяю, что это просто неон отсвечивает, слегка сомневаясь в собственных словах. Легендарные белые ночи не застаём, но Питер и здесь с нами шутки шутит. Дома засыпаю через пару-тройку часов после заката, а в Питере в это время как раз рассвет наступает. Через полчаса становится понятно, что неон на все небо, это перебор — не так уж много мы выпили. Резко вспоминаем, что через каких-то семь часов нам еще геройское геройство совершать — порхать мотыльками по питерским крышам, а посему нужно сворачиваться и хотя бы сделать попытку поспать. Официант, получив расчет, как-то растеряно смотрит вслед, догоняет почти на выходе, но молчит, паразит! А мы чё? Мы нич-ч-ч-ё… Уходим, гордо задрав головы. Он свою дозу позитива уже получил… с чаевыми.

Не зря предводитель беспокоился, что мы без присмотра в Питере останемся. Нарваться могли легко. Три дамы в вечерних нарядах, шествующие на рассвете пешком по проспекту с песнями и хихоньками (а Маришка к тому же по газону босиком) привлекают внимание не только высыпавшего из клуба народа. Но мы-то ведьмы! Любой нечисти глаза влёгкую отведем. Во всяком случае, обошлось.

Как ведьмы спать укладываются? Громогласно! Соседям явно было весело. Жарко. На нас только трусишки размером с фиговые лепестки. Я с планшетом пытаюсь заснять, как девчонки, накрывшись простынями, изображают на камеру самые неприличные комбинации из имеющихся пальцев. Потом Маришка зачем-то ныряет под Ленину простыню, хохочут обе, похрюкивая поочередно. Лена кладет руку Мышке на грудь. Та дергается в сторону с визгом:
— Что это? Я не по этим делам!.. — резко разворачивается, и с криком: «Нашла!..» одевается ртом на мою грудь. Что именно нашла — фиг знает, но только мне становится приятно, как она быстро отклеивается и начинает посапывать под боком. Нет в жизни счастья!..

Утро встречает ярким солнышком, сушняком, стонами подруг и новой главой предводителя, вместо личной встречи с ним. Он, чертяка, не может обойти нас вниманием, чем немало радует и как-то незаметно нивелирует действие еще булькающего в мозгах алкоголя. Правда к главе мы добавляем по паре таблеток антипохмелина, для пущего эффекта. Сил на полноценный завтрак нет. Да и времени. Лихорадочно натягиваем на себя обмундирование, попутно перемывая кости отдельным комментаторшам, которые слишком уж умничали в отзывах у предводителя. Бесят! Особенно одна из них доставляет. Думаю, на моем лице сейчас совершенно зверское выражение, но подтвердить это некому — все заняты сборами. Лена из ванной возмущённо рявкает:
— Какого куя она от него хочет?
— Да пусть пишет, что хочет. Ведьмы — это мы! — выдаем почти одновременно с Маришкой. — Нам посвящено, а на остальных — пофиг!

В метро ведем себя почти прилично. Почти, потому что прямо перед нами стоит молодой человек с очень рельефным телом. В его джинсах тоже все довольно рельефно. Переглядываемся одновременно. Кто из нас выдает фразочку, что, мол, вот за какой поручень нужно хвататься, а не за Маришкины джинсы, не улавливаю. Но сонливость, которая навалилась под мерный перестук колес, как рукой сняло. Парень вышел на какой-то остановке, а его место заняла девушка с потрясными формами. Залипли на них втроём. И кто сказал, что мы озабоченные?..

До подъёма на крышу еще час. Засели в «Такао» — чай-кофе попить и время убить. Музыка из колонок самая танцевабельная. Ёрзаю в своем кресле, притопываю, приплясываю. Девчонки косо смотрят.
— Ты ночью не натанцевалась? — это Лена.
— Такая бодрая! Аж противно, — это Маришка.
Но в глазах у них пляшут бесята. Народ к подьему готов!..

Парнишка-гид, Максим, подхватывает нас в условленном месте, ведет к месту назначения, попутно раздавая инструкции по технике безопасности и правилах поведения на крыше. Почти все благополучно пропускаем мимо ушей. Мы же тётки взрослые. Сами с усами.

На чердаке меня впервые посещает мысль, что, возможно, будет не так просто, как я себе нафантазировала. По репликам девочек и их лицам понимаю, что они ни разу не Карлсоны, и если для меня поход на крышу, это приключение, то для них то самое пресловутое геройское геройство, при котором нужно и ногой на горло себе наступить, и памперс не забыть. Высоты они боятся!!!

По лицу Максима вижу, что он ни разу не рад такому повороту, но деваться некуда: Питер уже под нами. Крыши укрыты жестью, которая местами замечательно скользит и громыхает, как тот обоз с провиантом времен войны. Ощущение, что наш топот разносится на весь город. Кроме всего прочего, они покатые! Девчонки сразу становятся в пресловутую Position number two и я, не долго думая, присоединяюсь. За компанию, как говорится… забудешь, что высоты не боишься. Жаль, проводнику приходится больше общаться с нашими тылами, чем с нами лично, вцепившимися в конек кровли и передвигающимися гусиным шагом. Сочный, отборнейший мат перекатывается по всем закоулкам, когда ноги то и дело соскальзывают по жести. В какой-то момент оглядываюсь, улавливаю улыбку на лице Максима, которую он тщетно пытается подавить, чье-то движение в окнах напротив, и становится стыдно. Выпрямляюсь. Так и обзор получше (все-таки почти на два метра выше над землей) и чувствуешь себя уверенней.

Вид с крыш открывается замечательный. Конечно же здесь нет той самой европейской прилизанности, до которой нам ой как далеко. Крыши местами проржавевшие, утыканные несметным количеством антенн и тарелок, но такие родные, уютные. Повсюду старые дома с лепниной, вычурной и не очень. Внизу уютные дворики. Вдали высятся купола Исаакия, Спаса-на-Крови, шпили Петропавловки. Парнишка что-то рассказывает, мы даже слушаем, вопросы задаем, а взгляд неизменно обращается вдаль. На этих крышах ловлю кайф, от которого реально сносит собственную, до того и так на соплях державшуюся. Птицей себя не чувствую, нет. Разве что страусом, нечаянно оказавшимся не в том месте. Но улыбка сама на лицо просится. А комментарии моих подружек, относительно нашего маршрута и способа перёдвижения, заставляют откровенно и по-детски хохотать.

Мужественно перевалив практически ползком через очередное препятствие, Лена оседлывает конек, выдыхает: «Брось меня, командир... Брось!..» — и так проникновенно смотрит в глаза, что мы с Маришкой не смеем возразить, навешиваем на нее все сумочки и вещи (за каким кляпом было их на крышу тащить?) и бодро рысим (эт я конечно подзагнула) за своим гидом. Шастаем недолго. Одинокая фигурка брошенной на произвол судьбы Лены, то и дело отвлекает нас, заставляет скоренько закруглиться и вернуться к ней. Вот где помела не хватает!..

Когда ощущаем под ногами твердь гранитных тротуаров, едва не падаем на колени с криками: «Земля!.. Земля!..» Гид машет ручкой и с улыбкой растворяется в какой-то подворотне. Мы усаживаемся, где придется, чтоб перекурить впечатления. Вернее, девчонкам перекурить, а мне переварить. В ногах дрожь кисельная давно прошла. Впереди еще одно, задуманное дома мероприятие, и все мысли только о нем. Отвлекаемся лишь на посещение аптеки и магазина. Необходимый минимум закуплен. Розовых презиков нет. Только золотые. Пи-и-и-и-чаль!..

На условленную встречу мы почти не опаздываем. Почти, потому что умудрились за пару часов смотаться домой, приговорить курицу и пол бутылки бальзама, намарафетиться и конечно же блукануть в лабиринтах метро, пока добирались до Васьки, Васильевского острова. Там нас поджидает Ксю, готовая, как тот пионэр, провести экскурсию по достопримечательностям и развлечься в компании взрослых, но вполне себе шаловливых дам. Тракалатор придумали лентяи (планшет, шутник еще тот, выдает «трахалатор»!), но на руках у Маришки огнетушитель, потому чинно и неспешно катимся по его ленте. Все же не постеснялись тащить агрегат через весь город (правда, предварительно затолкав в полупрозрачный пакет). На лицах у невольных свидетелей не только удивление, на что мы, красивые до невозможности, только загадочно улыбаемся и пересмеиваемся.

Ксю встречает прямо на станции, что-то тарахтит, рассказывает, мы тоже не отстаём. Со стороны никто бы и не догадался, что видимся впервые. Впереди подмечаем женщину неопределенного возраста и наружности (сзади трудно понять, тридцать ей, или пятьдесят), гордо шествующую под ручку с невысоким мужичком. Понимаю, что ничего не понимаю в современной уличной моде, потому что из-под ее юбки игриво выглядывают откровенные бабские панталоны. Хорошо так выглядывают. Основательно. Во мне просыпается папарацци, догоняю эту парочку, щелкаю на память. Помещу в альбом рядом с фоткой того парня модельной внешности в дизайнерском прикиде, на которого только утром втроём залипали, встретив на Невском.

Ксю приводит нас в небольшой парк с фонтанами. Отдыхающих немного, но пока мы тут чудим, выполняя задуманную диверсию, их ряды заметно пополняются. Боковым зрением улавливаю, что нас снимают на телефон. Пофиг! Некогда на них глазеть. Успеть бы до заката применить огнетушитель почти по назначению, как прописано в сценарии, и где-то посидеть, перетереть за жисть.

Спустя час, совершенно не уставшие и очень довольные, чешем к собору Святого апостола Андрея Первозванного. Напротив него неплохой ресторанчик «Жан-Жак» со столиками на улице. Можно спокойно потягивать мохито и наслаждаться предзакатной красотой. Ксю у нас Зайка. Офигевший официант спешит записать пожелания, в том числе, морковку, которую мы заказываем для нее. Пару раз переспрашивает, уточняет, правильно ли расслышал. На симпатичной мордашке любопытство напополам с удивлением. Мало того, что компания по меньшей мере странная (разброс в возрасте от семнадцати до сорока с хвостиком), так еще и с огнетушителем, водруженным на почетное место во главе стола, в который тыкают пальчиком и требуют детям не наливать, еще и морковку им целую подавай!

Ее, кстати, он доставляет чуть ли не первой, и с таким видом, словно сам растил, сам поливал, холил, лелеял и для нас, красивых, практически от сердца оторвал. Вид презентабельный. Одобряем. Он счастлив. На камеру снимаем этот самый овощ, и его торжественное вручение мило улыбающейся Ксю, добавляем от себя по паре слов и отправляем в инет. Увидевшие оценят.

Со всеми делами покончено. Трескаем заказанные блюда, угощая друг дружку самыми вкусными кусочками, не забываем периодически поднимать тосты и провозглашать миру мир, а всем ведьмам по предводителю. Темнеет незаметно. Прощаемся с Ксю, обнимаемся, тут же договариваемся на днях встретиться и провести чуть больше времени вместе. Ей налево, нам направо. Или наоборот? Какая к черту разница? Топаем по опустевшим улицам, хихикаем, перебирая события дня. Между делом Лена жалуется, что растерла ноги там, где не видно, но болит прилично. Аптеки в обозримом пространстве не наблюдается. Зато видим кое-что поинтересней.

Кто за чем приходит в секс-шоп? Мы пришли за смазкой с охлаждающим эффектом и анастетиком для Лены и розовыми презиками для всей компании. Когда три дамы с огнетушителем наперевес решительно топают по ступенькам вниз, в магазин с игривым названием «Розовый кролик», продавец, интересный молодой мужчина лет тридцати, мимо которого мы гордо прошелестели, обдав тонким ароматом свежевыжранного мохито, отбрасывает сигарету, которую доселе неспешно посасывал, и рысит за нами, видимо понимая, что может не успеть к началу ЭТОГО концерта. Он успевает как раз вовремя. Мы только расселись на мягком диванчике, угнездив на него же свой реквизит. Глаза парня лезут на лоб от строенного: «О-о-о-о-о-о!..», на грани: «Конча-а-а-а-а-ю!..», вырвавшегося у нас одновременно. Все же отмотать столько километров за два дня, а сегодня еще и с красной балдой в руках — это вам не хухры-мухры!

— Чай, кофе, что-нибудь еще? — вырывается у него на автомате, пока глазами оценивает представшую перед ним композицию.
— Нам бы смазку, анальную, — выдает Маришка с самым радужным выражением лица.
— И в примерочную, применить ее немедленно, — добиваю я и так оуевшего парня.
— Да! — подытоживает Лена, уперев кулачок в бок. — И розовых презиков!

Видимо и не такие клиенты ему попадались, потому что молодой человек довольно быстро приходит в себя, выкладывает весь ассортимент, не забывая добавить, что смазка — наинужнейшая весч в каждом доме. На его словах, что, мол, и сам прокладки ею смазывал, тихо сползаю с дивана под столик. Девчонки уже валяются рядом. Он, видимо, понимает, какую двусмысленную фразу выдал, потому что ржет не меньше нашего.

Получив искомое Лена гордо шествует за ним к примерочной, скрытой за раздвижной дверью в потаённую комнату, как-то восторженно охает и замолкает. Мы не обращаем внимания, изволим пройтись экскурсией по экспонатам, гордо пестреющим в зеркальных витринах. В целом обстановка вполне уютная. Салонная, я бы сказала. Парень разрывается между Маришкой, зависшей у корсетов, мной у вибраторов и Леной в примерочной, чьи облегченные стоны, эхом отзеркаливающиеся от всех уголков помещения, можно интерпретировать по разному.

Я добираюсь-таки до той-самой потаённой комнатки и офигеваю уже на пороге. БДСМ-девайсы! Много! Запах кожи щекочет ноздри. Ремни, паддлы, флоггеры, плети и хлысты, фиксаторы всех мастей, кляпы, маски, латекс — глаза разбегаются в разные стороны и собираться обратно категорически отказываются. Мои прошлые околотемные исследования помогают споро разобраться в назначении всех предметов, поэтому на вопросы любопытствующей Маришки отвечаю четко, как на экзаменах. Лена присоединяется. Она еще тот эксперт. Похлеще меня будет.

Парень только успевает глазами хлопать и скрежетать шестеренками, явно пытаясь разгадать, что же за птицы к нему пожаловали. Его невысказанный вопрос зависает в воздухе, потому-что в салон входит еще один клиент. Пока они здороваются (без слов понятно, что знакомы) мы спохватываемся — нужно попасть в метро до закрытия, подхватываем свою поклажу и машем им ручками. Вслед несутся пожелания долгой жизни и высказывается надежда, что мы еще не раз почтим своим присутствием сие без сомнения колоритное заведение.
— Через год! — обещаем.
А презики-то мы так и не купили. Розовые…

Оуевшие менты с каменными мордами уже наблюдали в метро шествие трех очаровательных представительниц слабого пола в обнимку с огнетушителем. Сейчас, спустя пять часов, с не менее чудным выражением на физиях, удостаиваются лицезреть обратное дефиле. Только на сей раз дамы покачиваются, временами нетрезво икают и совершенно неприлично хихикают, ласково, как ребенка, укачивая детище противопожарных технологий. Хорошо, хоть не целуют в шланг. Детище, кстати, теперь в моих руках. Блонди на каблуках, с интригующим декольте и с огнетушителем — зрелище еще то!

Что я не так сказала, на кого засмотрелась слишком пристально — память совершенно отказывается дать подсказку. Но Лена обиженно дует губки и картинно шморгает носиком. На всякий случай мамой клянусь, что исправлюсь: вымолю прощение на коленях. Тут же успокаивается, многозначительно так смотрит, толкает Маришку в бок, призывает в свидетели.
— Я все записала, — кивает головой рыжая паразитка. По их глазам вижу, что и впрямь придется отрабатывать. Булки поджимаются в предвкушении. Я ж их знаю!..

Уже на прямой к гостинице вспоминаем, что сок и вода закончились. Да и на утро к чаю неплохо бы что-то купить. Девчонки отправляют меня в номер, а сами чешут в магазин. Первый час ночи. Наш любимый администратор куда-то запропал. Поэтому входную дверь открываю своим ключом и бодро топаю по пустым и гулким коридорам. Только выйдя из лифта вспоминаю, что огнетушитель пора бы на место водрузить. Прощаюсь с ним, как с родным, глажу теплый бок:
— Пока! Нам с тобой было очень весело.
Скромно молчит в ответ.

Разогреваю поздний ужин в микроволновке и несусь в душ. Явятся мои ведьмы — стой потом в очереди! Наслаждаюсь, расслабляюсь под упругими струями, смывая дневную усталость. Шум воды не сразу дает расслышать телефонный звонок. Где-то на периферии сознания мелькает мысль, что это видимо за стенкой играет любимая Supermassive Black Hole «Muse», которая у меня на рингтоне. Минут через пять понимаю, что совсем даже не за стенкой. Заматываюсь в полотенце и несусь в спальню, где разрывается уже красный и охрипший от звонков телефон.
— Ты там что, с соседями зажигаешь? — орет в трубку Маришка. — Впусти нас. Админа нет, а ключи у тебя.

Пока я натягиваю тунику на влажное тело, пока спускаюсь вниз, они уже просочились в вестибюль вслед за какой-то парочкой. Смотрят загадочно. Лыбятся. Попом чую, задумали какую-то гадость! Открываю дверь в апартаменты и тут же захлопываю у них перед носом. Ломятся поначалу с угрозами, а потом сменяют тон, понимая, что на лестнице ночевать совсем не айс, обещают, что мне будет совсем не больно и даже понравится. Звучит довольно убедительно, поэтому впускаю, наивная.

Лена с порога рявкает:
— На колени!
Падаю тут же. Попробуй ослушаться, когда на тебя так смотрят. Внимательно слежу, как из сумочки она извлекает длинный предмет, отдаленно напоминающий те, что красовались в витрине «Розового кролика». Протягивает:
— Соси прощение!
— Что-о-о-о?! — возмущаюсь, но руки уже теребят шелестящую упаковку.
— Ланочка у нас тут немножко провинилась… — сообщает Маришка своему планшету.
— Ты что, снимаешь? — мои брови ползут вверх. Во попала!

Упаковка никак не поддается. Лена забирает сюрприз с ехидным комментарием, что я совершенно ни к чему не приспособленная. Через пару секунд перед моим носом появляется он — леденец на палочке!
— Соси прошение! — изрекает грозно.
А я чё? Я нич-ч-ё! Сосу…

Что Маришку дернуло спросить, сколько в леденце сантиметров? Отстраняюсь, прикидываю на глаз, приложив к нему растопыренные пальцы, смело заявляю:
— Пятнадцать.
— Профессионал, бля! Такой талант пропадает!.. — рыдает она в ответ. Съёмка сорвана. Соседи (кстати, довольно интерэсные молодые человеки) вряд ли рассчитывали в час ночи проснуться под хохот, стоны и подвывание. Может здесь звукоизоляция хорошая? Во всяком случае, в гости к нам никто не ломится, и то радость!..

Спать укладываемся опять почти на рассвете. Не дрыхнуть же сюда приехали! Утро наступает очень скоро. Чересчур, я бы даже сказала. С трудом раздираю глаза. Взгляд натыкается на упаковку памперсов и презики, которые мы так и не раздали прохожим. Надо что-то делать! Бубню подъём. Пока девчонки принимают ванну (по отдельности!) оформляю на подоконнике шикарную инсталляцию из памперсов, политых фантой, презика, который-таки ночью надула Маришка, анальной смазки и растаявшей в сумочке шоколадной конфетки (очень похожей на какушонок), благополучно разместившейся в одном из памперсов. Помалкиваю. Не показываю результат своих трудов, пока народ еще не покушал.

За столом обсуждаем, куда дальше путь держать, ведь впереди еще весь день. Сытые, девчонки чешут на балкон, перекурить это дело. Их путь лежит как раз мимо того самого подоконника, на котором раскинулась картина маслом. Комментарии и хохот доносятся такие, что просто глохну. В этот момент как раз к чайку приложилась. Зря, конечно…

Стало любопытно: у всех нас дурная натура, или одна я такая убогая? Не. Все в порядке. Я не одинока, потому что через две минуты фото с памперсами и история о соседях-командировочных, заглянувших ночью в гости, нарвавшихся на нас, извращенок-слэшерок, с анальной смазкой наперевес, и со страху растерявших по углам полные памперсы (фото прилагается!), выложены в общую беседу.

Такой тишины в эфире я не помню давно. Первым через пару минут отмирает Алекс:
— Чёт я резко есть расхотел.
Таня тоже не выдерживает:
— Фу-у-у-у-у…
Мы сползаем под стол. Алекс продолжает:
— Боюсь даже представить, что в тех продолговатых штуках, — это он на памперсы.
— Да-да-да, — подхватывает Танюшка.
Тут уж я не выдерживаю:
— Не нервничайте. Мы просто решили над вами приколоться. Еще раньше сгоняли по аптекам и в секс-шоп не поленились заглянуть, чтоб купить смазку, презики и памперсы. Фанта и конфетка изобразили то, что задумывалось. А вот парни по соседству и вправду живут. Но мы — девушки гордые и неприступные! Блюдём верность. Потому историю с их посещением просто придумали.
Хохот в ответ. Пусть и виртуальный, но мы довольны.

Откуда у меня такая куча вещей?! Почему замок на чемодане отказывается закрываться? Приходится применить силу. Выписываемся из гостиницы, сдаем чемоданы в камеры хранения, гуляем по Невскому. Люди в Питере ходят в Эрмитаж, а мы, ненормальные (совершенно случайно!), попадаем в музей эротики. Тут позволено не все, но многое. И это здорово! Экспонатов достаточно, чтоб приуснувшая было фантазия разгулялась вновь. Достаточно только сказать, что встречает нас экспозиция под говорящим названием «В СССР секса не было!». Мохнатые киски работниц брежневских времен, в ситцевых платьях, с косынками на голове, бесстыдно раскинувших ноги в дебёлых резиновых сапогах, тут же опровергают сказанное выше. Далее игрушки времен Екатерины. Задорная была мадам! В БДСМ зале зависаем дольше всего. Разве уйдешь тут, не перепробовав все приспособления? Наши шалости и здесь не обходятся без зрителей. Несколько парочек хихикает, смущается, но не выпускает нас из поля зрения. Популярные мы!..

Проголодались. Около часа сидим в полюбившемся «Такао», о чем-то шутим, улыбаемся, но эти часы уже отравлены предощущением расставания. Не хочу, чтоб они уезжали, и в то же время хочу туда, где меня уже заждались. Убиться ап стол!.. Даже умудряюсь пару слезинок пустить, поделившись тем, о чем обычно предпочитаю молчать. Но разве с ними можно долго грустить? Через пять минут уже хохочем над чем-то, что не откладывается в мозгу. Да это и не требуется. Главное, запомнить сияющие моськи девчонок, сберечь звенящее чувство наполненности и счастья, которое не отпускало все эти дни.

Провожают до самого вагона в метро. Мне на другой конец Питера, а у них еще четыре часа до поездов. Обнимаю обеих одновременно. Глаза предательски пощипывает, но не стану плакать! Закатываю чемодан, присаживаюсь. Девчонки стоят в раскрытом проёме двери. Лица потерянные, но улыбаются. Ве-е-е-е-е-дьмы… Любимые мои. Механический голос из динамиков сообщает об отправлении. Закрытия дверь разделяет нас надолго. Теперь на целый год. Вижу через стекло улыбку Лены, Маришку, изображающую, как бежит за вагоном и тапки теряет, улыбаюсь сама. За стеклом темнота. Всё. Усталости почти не чувствую, как и сожалений. Мы ведь еще встретимся. Зато в голове крутятся картинки прошлых дней:

— Гандоны золотые, с нежным ароматом ванили!.. — якобы читает через плечо Маришка.
— Утончённой латекс золотого цвета с нежным ароматом ванили, — уточняю я.
— От этого аромата ванили реально хочется просто дриснуть! — фыркает на ухо. Принюхиваюсь. Соглашаюсь.

— Что у тебя с ногой? — смотрю на Лену.
— Это я сидела под себя, — поясняет.
— Хорошо хоть не ходила под себя, — радостно комментирует Маришка.

Курят на балконе. Я в комнате. Аллергия на дым не дает возможности торчать там с ними, но дверь открыта. Хочу все слышать.
— У тебя уже пепел на голове, — это Маришка Лене.
— Моё все, посыпать голову пеплом, — гениальный ответ!

— Ща я вам мальчика покажу, — Лена тащит планшет.
— А где он живет? — любопытствует Мышка.
— Да ХЗ!
— А что это такое, ХЗ? — отмираю я, а она удивленно смотрит.
— Хрен знает…

Алекс пишет в беседе:
— Декольте Ланы видел. А Маришкино где? Лену даже не прошу, ибо дама сурьёзная.
— Она обиделась, — пишу в ответ.
— Кто? — и смайлик с отпавшей челюстью.
— Лена, — сообщаю ему. — Допрыгался! Достает грудь. Сейчас тебе будет фото.
Пока мы щелкаем кадр за кадром, хихикая в предвкушении, он умудряется прислать кучу сообщений: «Скоро?..», «Ну, когда?..», «Где вы там пропали?..», «Долго еще?..» и даже короткий отрывок из «Шрека», где осёл исходит желчью в нетерпении. Наконец, фото отправлено. Минута молчания. Коротко:
— Хорошо, Муз на кухне. Не видит, чем я тут развлекаюсь.

— А ты порошок-то забери, забери, — бубнит мне Лена, не отрывая глаз от планшета.
— Какой порошок? — в голове мелькает мысль, что мы не зря эти дни столько ржали, как под кайфом.
— Какой-какой? Тот что мы купили для стирки… — пальчик на подоконник, на котором сиротливо ютится пачка «Мифа». Рекламная пауза.
— А нах мы его брали? — через время отмираю я. — Кто здесь собирался батрачить?
— Ты у меня это спрашиваешь? — флегматично пожимает плечами моя половинка, выглядывая из-за своего компактного окна в мир. — После «Карельского бальзама» и не такое купишь.

Уже после встречи с родными, обнимашек-целовашек и душа открываю вк и начинаю изрыгать словосочетания на французском, от досады скрежеща зубами. Девчонки на набережной заловили шикарнейших морячков (День ВМФ, в принципе!), оседлали их, вскарабкались на руки и, размахивая парадными знамёнами, устроили такое сэлфи, что мне немедленно хочется обратно. Особенно приглянулся длинноногий красавец, стоящий рядом с Леной. Кстати, Алексу он тоже понравился. Вот попробуй с ним где появиться! Конкурент!..

Отправляю девчонкам полное одобрение их выбором, прошу без меня не особо чудить (а жаба-то давит!), оставить запал для следующей встречи (через год, в расширенном, я надеюсь, составе, в Москве) и не забыть, что их ждут поезда. Получаю кучу смайликов в ответ. Обожаю!..

Последующие дни наполнены иной радостью. Рядом со мной мои дети, вокруг нас Питер, с его домами, музеями, памятниками, мостами и каналами. Рассказывать о них бесполезно, да и не стану о личном. Нужно просто быть здесь, в этом невероятном городе. Если же у меня спросят, куда бы я порекомендовала сходить, или что сделать — дам совет: когда пойдешь по городу гулять, попробуй скопировать выражение и позы всех статуй, которых встретишь на своем пути. Особенно в Летнем саду можно оторваться. На смех пробивает в момент. Барклая у Казанского приободри, чтоб нос не вешал, а Кутузову поклонись за то, что французам-таки навешал. Болтай ногами в фонтанах, маши рукой всем проплывающим катерам и сам на них не забудь прокатиться, гуляй по крышам, паркам и скверам, встречай рассвет у разводных мостов. А еще загляни атлантам под набедренную повязку и язык им покажи, потому что с тем, что между ног, многим однозначно повезло больше, чем им. Еще загорающим под Петропавловкой помаши рукой. Привет от меня передай. Львов не обижай. Просто скажи, что я к ним вернусь обязательно. И грифонам напомни, чтоб не забыли исполнить моё желание. Ходи пешком. Впусти в себя этот город. Почувствуй его. Он хороший, что бы там не говорили, пусть и хмурится частенько и дождевыми тучами укрывается. Для смешливых оторв он обязательно смахнет с себя этот морок и улыбнется солнцем, как улыбался нам.

Жди меня, Питер!..

@настроение: хулиганское

---

А нам все равно!..

[Lana Mak]

Сегодня ночью практически не спала. Переваливалась с боку на бок, как пирожок, и вскидывалась, едва ухватив сон за хвост. Но при этом совершенно чудесным образом чувствую себя отдохнувшей, выспавшейся и улыбка сама просится на фейс. Все же полезно встретить рассвет хотя бы потому, что многое успеваешь сделать. Я побродила по страничкам знакомых и любимых авторов, потрепалась в личке с девочкой из далёкой Якутии (из-за разницы во времени это всегда было трудно сделать), написала пару абзацев и сейчас точно продолжу писать дальше. Вот только поделюсь своим настроением и солнышком со всеми желающими. Я вам счастье принесла. Ловите!..

---

К дню рождения друга

[Lana Mak]

ПОДАРОК



Ни щебет птиц, доносящийся в приоткрытое окно, ни солнечный свет, прорвавшийся лучиками сквозь ветви деревьев, не могут разбудить меня. Это удаётся ему. Почти удается. Сквозь утреннюю, сладкую негу, затопившую тело, пробивается ощущение его ладоней на моей спине, пояснице. Сознание балансирует по тонкой грани между сном и явью. Вновь соскользнуть в объятия Морфея не дают его губы. Все волоски на теле дыбом от легких поцелуев, щекочущего дыхания. Влажный язык прогуливается по складочке под ягодицей. Знает, зар-р-р-р-раза, чем взять. Хочется еще. Не поддаюсь на провокацию, сильнее вжимаюсь лицом в подушку, бурчу в нее:
— Какого ты не спишь? Выходной же…

Тишина в ответ. Никакого движения. Словно умер он там. Или испарился. Отрываю голову от подушки, оборачиваюсь назад, щурюсь против солнца. В ареоле яркого света от окна сидит на коленях между моих разведенных ног. За ухом ромашка. На широкой груди красным маркером: «С Днем рождения!». «Я» — написано задом наперед. Балбес! Ухмыляется, смотрит лукаво. Ну, вот как на такого мужика сердиться?

В полном молчании переворачиваюсь на спину. Вновь оказывается между моих разведенных ног, смотрит пристально, уже без улыбки. Узнаю этот взгляд. Серые глаза всегда выдают желание. Даже раньше члена. Кстати о птичках. Оба явно проснулись: и его, и мой. Ёрзаю ногой по кровати. Скрыть заинтересованность вряд ли получится, да и не сильно хочется. Скорее, просто хочется. Моя естественная реакция на него, не угасающая с годами.

Внимание отвлекает что-то твёрдое под ступнёй. Маркер! Кто-то был так нетерпелив, что забыл его оставить там, где занимался художеством, или у него есть еще какие-то планы на сей предмет? Сейчас выясним. Тяну руку:
— Дай.
— Бери, — охотно отзывается, поворачиваясь ко мне задом. Тут же забываю о маркере. Кривыми буквами на пояснице выведено: «Подарок», и стрелочка вниз. Пилять! Не часто случается отведать его крепкой задницы, хоть я и сам не рвусь к активной роли. Но сейчас тело отзывается в момент. Руки тянутся к упругим половинкам. Даже зубы сводит от желания куснуть, пометить. Не отказываю себе в таком удовольствии: звонко шлепаю раскрытой ладонью и тут же прикусываю. Дёргается от неожиданности, выдыхает с шипением и прихватывает рукой мою голову, прижимая ее к покрасневшей коже. Нравится? Не знал, что он такой извращенец. Мы — извращенцы, потому что мне тоже нравится видеть отпечатки своих зубов и пальцев на его смуглой заднице.

Рывком подгребаю под себя, накрываю телом, трусь головкой о промежность. От вида широких плеч, раскрасневшейся кожи несет не по-детски. А еще больше несет от его запаха. Веду носом по шее, лопаткам, маньячно вдыхая, пьянея от аромата разгоряченной кожи и вседозволенности. Он такой покорный! Сгребаю рукой отросшие волосы на затылке, поворачиваю лицом к себе и присасываюсь к губам. Отвечает с привычным напором, но я не уступаю, не позволяю ему вести. Сегодня мой день! Сдаётся. Подчиняется. Всегда тонко чувствует мое настроение. Мысленно благодарю бога за такой подарок судьбы.

Раскачиваюсь, втираюсь в него, в желании срастись всей кожей. Слышу хриплое:
— Давай уже…
Пальцы сами находят вход, скользят внутрь почти без сопротивления. Готовился? Зажмуриваюсь от вспыхнувшей в мозгах картинки, как он делает это в нашей ванной. Одна нога опирается о ее край, руки заведены назад, пальцы растягивают покрасневшее колечко, на щеках румянец. За столько совместно прожитых лет мой мужчина все же не разучился краснеть. Чумею от него такого.

Встряхиваю головой. Когда-нибудь я заставлю его проделать это у меня на глазах. Но не сейчас. Устраиваюсь между бедер, раздвигая половинки и медленно, по сантиметру продвигаюсь вглубь. Не хочу делать больно. Не смогу. Замирает, но не зажимается. Я весь в нём. Останавливаюсь, чтоб перевести дыхание и дать ему возможность привыкнуть к моему вторжению. Кивок головой, нетерпеливое движение бедрами:
— Умер ты там, что ли? ..
«Ах так?! Ну, держись, дорогой!..»

Никогда не отличался большим терпением, когда его поршень шурует внутри меня. Порой случается, пока он придёт к финишу, я уже дважды кончил. Сейчас же где только находятся силы оттянуть неизбежное? Пользуюсь возможностью, валяю по всей постели, то укладывая на бок, то вновь пристраиваясь сзади. Он все равно периодически срывается, стремится к главенствующей роли, задаёт ритм, насаживаясь на меня так, что пот разбрызгивается во все стороны. Почти слышу звон своих яиц, когда они рывками шлепают о его промежность. В голове пусто. Лишь одна мысль по кругу: «Мой… Мой… Мой…»

Чувствую, что вот-вот, вновь выхожу, переворачиваю на спину. Помню, что не любит. Поза открытости и беззащитности не для брутального самца. Но сегодня я так хочу! Хочу видеть его глаза, когда кончает подо мной, и он вновь, пусть неохотно, подчиняется: раздвигает ноги, впускает, приподняв пальцами и без того поджавшуюся мошонку. Глаза в глаза. Губы в губы. Не отводя взгляд, не зажмуриваясь. Его член зажат между телами. Знаю, не сможет кончить без рук. Сам почти на грани, но хочу хотя бы попытаться прийти к финалу одновременно, поэтому меняю положение: укладываю его ноги на свои плечи и меняю угол вхождения. Пара пробных движений: поддеваю бедрами снизу вверх и он неожиданно сильно дергается. «Во-о-о-от!.. То, что доктор прописал!..»

Поясницу уже нестерпимо ломит с непривычки. Начхать! Заслушиваюсь такими редкими стонами, любуюсь офигенной картинкой. Он по-прежнему не закрывает глаза, но их заволокло мутной пеленой. Соски сжаты, торчат призывно. Обязательно расцелую и оближу. Потом. Если останутся силы. Его кулак сжимает член, уже не надрачивая, а словно в стремлении сдержать накатывающую лавину. Нет, дорогой! Сегодня таки мой день! Отпускаю одну ногу, отталкиваю его ладонь, сжимаю пальцами головку, наподдаю бедрами, вдавливаюсь, втискиваюсь в пульсирующее нутро.

Сквозь пальцы брызжет, растекается по животу и груди. Рычит, дергается, запрокинув голову, выгнув шею, сжимает меня до боли. Срываюсь вслед, скулю, потом просто ору, заваливаясь на него. Меня вырубает.

Прихожу в себя от легких поглаживаний по плечу, волосам. Я по-прежнему сверху и в нём. Вжимаюсь носом в ключицу. Улыбаюсь. Офигенный подарок. Весь. Мой.
Дует в ухо, тихо смеется:
— С днем рождения, сексуальный террорист.
— Почему это я террорист? — я почти возмущен. Почти.
— Чуть не до смерти меня затрахал, — отвечает, но мордель довольная. Открываю рот, чтобы все же возмутиться, только он опережает:
— Нужно будет повторить. Потом… Когда мой зад немного заживет, — смеется с меня, обалдевшего, целует в приоткрытый рот.
«Охренеть! Обожаю!..»

---

[Lana Mak]

Название: Любовь нечаянно нагрянет
Автор: Lana Mak
Фэндом: ориджинал
Пейринг: м/м
Жанр: повседневность, слэш, романтика, стёб
Рейтинг: NC-17
Размер: миди
Статус: завершён
Предупреждение: нецензурная лексика
Саммари: - Бывает, что случайная встреча переворачивает жизнь с ног на голову. Ты стал объектом обожания неизвестного поклонника? Тебя удивили? Тебя соблазнили? Расслабься и получи удовольствие.

Мотя сподвигла меня на эту работу. Спасибо тебе, Моть!

Колян



Феликс



Глава 1:
"Где ж я нагрешил, чтоб терпеть такое наказание?" - размышлял о вечном Колян, таская ведрами воду под осто... надоевшие огурцы и помидоры в тёткином огороде. Даже с оглядкой на это нудное занятие, он был бы доволен жизнью и судьбой, если бы не одно но! Это "но" сейчас жмурилось на покрывале, небрежно брошенном на густую поросль спорыша, и принимало солнечные ванны, беззаботно подставив свою красивую мордуленцию (и не только ее) под жалящие солнечные лучи. Колян отирал со лба пот подолом растянутой по мощному торсу майки-алкоголички, то и дело спотыкался, окатывая голые ноги затхлой водой из нагретой солнцем бочки, чудовищно скашивал серые глаза, стараясь, как можно более незаметно, рассмотреть искусителя с разных ракурсов, что, в общем-то, не очень получалось. В смысле, незаметно. Искуситель, по-видимому, просек его неуклюжие попытки и решил подразнить своего единственного зрителя.

У Коляна в зобу дыхание спёрло, когда увидел, как изящная рука этого паразита, доселе закинутая за голову, вдруг словно зажила собственной жизнью: взъерошила растрепанную шапку русых волос, прогулялась ладонью по лицу, шее, кончиками пальцев прошлась по груди, тронув тёмный сосок, огладила кожу подтянутого живота, с едва виднеющимися кубиками пресса и легла на тонкую ткань трусов, зацепив большим пальцем широкую резинку. Палец заскользил по ее краю в одну сторону, к выступающей тазовой косточке, потом в другую, а потом для ценителя сих прелестей настал полный пи...ец, потому что соблазнитель раздвинул ноги, слегка согнув их в коленях, и мягким движением прошелся всей ладонью вниз по выпуклости в трусах, прихватив пальцами и слегка оттянув ту самую выпуклость. Зрелище было столь эротичное, что у Коляна в глазах потемнело и он скорее бросился в огород, куда подальше, лишь бы не поддаться искушению стать рядом на колени и, отбросив шаловливую ручонку, самому приняться за дело более основательно.

Эх!.. А все так хорошо начиналось.

Глава 2:

Воспитавшая его с пеленок теть Ира и впрямь заслуживала отдыха. Потому, на ее заявление о поездке, он не нашел ни единого слова для возражения. Ведь за тридцать два года его сознательный жизни она никуда дальше райцентра не уезжала. Растила Коляна, как собственного сына, когда его родители погибли в аварии. Ему пяти лет тогда не было. С тёткиной легкой руки и прозвали его не Николаем, Колей или Коленькой, а именно Коляном. Так, мол, мужественнее звучит. Он сам привык настолько, что остальные варианты своего имени воспринимал с неким, даже ему не ясным, внутренним протестом.

Когда услышал о поездке, то прямо порадовался за тетку. Но шестеренки заскрипели в голове, подсказывая, что в ближайшую неделю ему придется туго. Нужно ведь у себя в магазине руку на пульсе держать: товар своевременно с базы подкидывать да с поставщиками рассчитываться. А еще на Ритку (красивую, наглую и вредную, но очень ответственную продавщицу) требуется узду периодически накидывать. Она как видит на расстоянии вытянутой руки чью-то мордель запойную, тут же, без разговоров, этой рукой действовать начинает. Так действовать, что мужики потом неделю на автопилоте с заплывшими зенками по деревне передвигаются - короткими перебежками, да с оглядкой, нет ли где Ритки поблизости. Она таким макаром половину деревни от пьянки закодировала. Бабы не нарадуются, а мужики уже грозят в Гаагский суд на нее петицию накатать. Приходится Коляну исполнять роль буфера меж блюстительницей за чистоту сознания и потерпевшими алконавтами. При всём при этом, продажа спиртного в магазине не идёт на убыль. Как такое возможно - никто не знает.

Да еще у тётки, хоть и не самое большое хозяйство, но покрутиться основательно требуется. Под отчет Коляну было оставлено: Барсик, в меру ленивый и в меру гавкучий кобель неопределенной породы и национальности, двадцать соток огорода, половину из которых занимали овощи и клубника, требующие регулярного полива, полтора десятка кур, полугодовалый поросенок Жорик, почти бесперестанку повизгивающий в хлеву и жрущий, как не в себя (оттого и Жорик), да огроменный индюк - Фрол, еще тот террорист. Если что не по его - крыльями об землю чиркнет, сопель свой красным нальёт, хвост растопырит, что ту корону, да как подпрыгнет, как клюнет, как вдарит копытами своими! После таких спаррингов у Коляна обычно, к уже имеющейся коллекции, добавлялась еще, как минимум, пара синяков. И ведь не открутишь шею паразиту, что при внушительных габаритах пострадавшей стороны - Коляна, как два пальца об асфальт. Фрол был тёткиным фаворитом и выполнял роль не столько декоративную, сколько устрашающую. С этой скотиной и овчарку заводить не надо. Он любому вору накостыляет так, что тот мгновенно с вольным ремеслом завяжет, да остальным закажет.

С оглядкой на хозяйство, Колян временно перебрался в тёткин дом. В его собственном двухэтажном особняке даже собаки во дворе не было. Воров не боялся. Все на сигнализации, которую сам же и устанавливал. Уж чего он только в том доме не напридумывал, по-максимуму механизировав деревенский быт. Тётка же напрочь отметала его стремление облегчить нелёгкий крестьянский труд. Даже огород поливать приходилось по старинке: таская ведрами из бочки нагретую солнцем колодезную воду. Спасибо, хоть на пристроенный к дому совмещенный санузел уболтал ее, пугая приближающейся старостью. И то пользовалась она им только в лютые морозы. А остальное время года по-старинке парилась в баньке и прогуливалась по нужде в деревянный домик, спрятанный в саду, за густыми зарослями сирени.

На третий день, по отъезду тетки припёрло его так, что невмоготу. Сон приснился жаркий да яркий. Поддевал он во сне бедрами тело гибкое и белое, цепочку позвонков выкусывая да языком вылизывая. И так ему хорошо было, так сказочно, что проснулся с мокрыми труселями, чего со времен далекой юности не случалось. Пришлось срочно застирывать позор и менять испачканное постельное белье. Оттого и настроение у него с утра было бурчательное.

Ближе к вечеру, вернувшись из магазина, Колян носил все те же ведра с водой и размышлял о насущном: "Теть Ира с теть Машей, дай им бог здоровья и табун кобелей для развлечения, в Египет сдернули, а я гибей тут! Старшой над курми, индюком да поросёнком. Что они там надеялись увидеть из того, чего тут нет? Пирамиды фараонские и по телеку глаз замылили. Да на них родная тётка и не поёдет смотреть. Ее ни один верблюд не выдержит. На загорелых красавцев полюбоваться? Так и тут они, местного разлива, несмотря на начало лета, словно по заказу солнцем присмаленные, как негры. А что не совсем красавцы, так то поправимо. Пару рюмок сорокаградусной, и все, как на подбор. Впрочем, тетки не пьющие. Да и по мужикам как-то замечены не были. У них стойкий оргазм, вероятнее всего, случается только от полного холодильника. Фактуру себе понаедали, что у тех скифских баб, которые в краеведческом музее народ распугивают. Вот плюхнут свои дважды по сто пятьдесят килограмммов в Красное море - будет египтянам там цунами местного масштаба! Точно! Это ол инклюзив тёток привлек! Халявных харчей захотелось. Так и тут они, ешь - не хочу! Куру поймал, огурцом на грядке хрустнул, и никаких Египтов не нужно. Зачем так далеко было забираться?"

Он не часто позволял себе такой бубнёж. Только когда яйца звенели от недотраха. Из-за ежедневной суеты Колян недели две до теть Ирыного отъезда не мог вырваться в райцентр, к проверенному человечку, и отвести лишний секрет от переполненных колоколов, а теперь уж и подавно некогда. Но его организм, привыкший довольно регулярно сбрасывать лишний груз, чихал на недостаток свободного времени: требовал, стонал от неудовлетворенности, гнал кровь в голову и головку, подкидывая мокрые сны, как в далеком пубертатном периоде. Даже кружок "Очумелые ручки" не помогал.

Было бы легко решить эту проблему на месте, если бы Коляна интересовали бабские сиськи и пилотка между ног. Но, увы и ах! К сим прелестям у него был стойкий иммунитет. Правда он поддерживал и всячески подогревал у местного населения уверенность в обратном, ведь в деревне из голубого братства - лишь кот почтальонши Насти, над которым только что младенцы не подшучивали. Приходилось тайком коситься на крутой разворот плеч и мускулистые фигуры молодых, здоровых мужиков, провожая вечером до калитки очередную девицу-красавицу. Но мужчина понимал, что народец тут ушлый, его на мякине не проведешь, и все девки меж собой давно уже выяснили, что ни одна из них не удостилась не то что интима с ним, но даже стояк его уверенный не ощущала. Шепотки за спиной не напрягали - люди уважали Коляна, но и не помогали бороться со спермотоксикозом.

"Нет в жизни счастья!.

Глава 3:

Страдалец и дальше злобствовал бы в уме, насылая на тетку с подругой кучу нежданчиков, за его вынужденное воздержание, тщетно пытаясь усмирить разбушевавшееся либидо, если бы не шорох колёс за забором, умолкший, словно запнувшийся, шум мотора, и залаявший Барсик, который смачно посапывал в тенечке, прежде чем его потревожил звук хлопнувшей двери автомобиля. Колян обтер руки о заляпанные спортивки и выдвинулся встречать нежданного гостя.

"Бля-я-я-я... Лучше б не выходил!" - промелькнуло в голове, прежде чем он окончательно впал в прострацию от увиденного.

Гость сидел, привалившись спиной к дверце автомобиля, и смотрел куда-то ввысь, не замечая ни вечернего зноя, ни зрителя, стоящего в калитке истуканом с острова Пасхи. Молодой парень, не больше двадцати - двадцати трёх лет. Стильная стрижка. Простая, но явно не с райцентровского базара, одежда. Бирюлька на шее. В уголке полных губ незажженная сигарета. Глаза скрыты очками, а весь вид такой похуистический, что сразу понимаешь, куда тебе идти, как быстро и на какой срок. Под одеждой не угадать, но выдающейся мускулатурой и ростом этот субъект явно не мог похвалиться. И все же было в нем что-то такое, от чего у Коляна потянуло сладко в паху, налилось пока еще неуверенно, а во рту мгновенно сухость образовалась. Видимо, все жидкости, включая мозг, устремились к тому одноглазому перцу в штанах, который рвался поглядеть на гостя этим самым глазом. Хорошо, спортивки необъятные, шароварного вида, да плавки из плотной ткани, которые Колян натянул вместо любимых семеек, чтоб после сгонять на реку, а еще футболка-разлетайка, помогли прикрыть столь вопиющий результат его внезапного очарования.

Парень вяло потянулся, разлохматил волосы, уронил руку на колено и повернул голову к встречавшей стороне:
- Слышь, халдей, где здесь ближайший автосервис? - довольно низкий голос с бархатистыми нотками приласкал слух Коляна. Но сам тон, пренебрежительное обращение, настолько отрезвили, что львиная доля крови обратно к голове устремилась. Снобов Колян с детства терпеть не мог. Сложив руки на груди, он оперся плечом о калитку и нацепил ехидную улыбочку а-ля "Видал я энтих городских...":
- Километров шесть отсюда.
- Туда можно дозвониться, эвакуатор вызвать?
- Докричаться легче будет.
- Это почему?
- А ты календарь давно читал? Дату видел?
- Ну, видел. День России сегодня. И так помню. Хочешь сказать, там никто не дежурит? - от растерянности гость даже очки снял, явив миру голубые, необыкновенно яркие глаза.
- Если б они знали, что такой важной персоне понадобится их помощь, то конечно, всенепременно, денно и нощно дежурили бы, в ожидании звонка. Но с даром предвидения, похоже, у них слабовато. Не просекли такой момент, - с напускной скорбью в голосе, подытожил Колян. - Теперь до понедельника там ни одной живой души не появится. Сегодня празднуют, завтра похмеляются, а послезавтра похмельные головы лечат. Если желаешь, можешь к местному кузнецу обратиться. Подкуёт твою кобылу.

Парень глянул на свою бэху, на Коляна, и насмешливо фыркнул:
- Еще чего! Пусть он ваших кобыл подковывает, а со своей я как-нибудь без него разберусь.
- На нет и суда нет! - развёл руками советчик, решив оставить гостя с его проблемами и заняться своими делами, но в последний момент зацепил взглядом столичный номер машины:
- Кстати! Гостиницы в деревне тоже нет.
- Постой! Я остаюсь у тебя, - быстро сориентировался этот субъект. - Возьми мои вещи из багажника и занеси в дом.
От такой наглости хозяин даже слегка опешил:
- Может тебе еще рюмаху на подносе вынести и взвод цыган с песнями пригнать?
- Валяй, - хлыщ лениво махнул рукой, типа, давая свое высочайшее соизволение, на что Колян зловредно осклабился, отвесив шутовской поклон:
- Сейчас, сейчас, вашество. Только шнурки поглажу и кудри кольцами завью.

Гость почесал мизинцем бровь, покосился на короткий ёжик выгоревших на солнце волос, контрастирующих с его загорелым лицом, и хмыкнул:
- Не смешно. На тему шнурков еще мои предки в школе шутили.
- Так и ты не в цирке, - парировал Колян. - Свежих клоунов к нам сегодня не завозили. Как и обслугу. И скажи-ка мне на милость, с какого перепуга я тебя в дом должен пускать? Мы с Фролом никаких гостей не ждали.

Незнакомец повёл бровью, правильно расшифровав в его словах совершенно не замаскированный посыл:
- Так ты не один здесь живешь?
- А кто тебе сказал, что я один? У меня отличная компания: Фрол, Жорик и вон, - Колян кивнул головой за плечо, - Барсик.
Заслышав своё имя, Барсик звонко залаял, словно подтверждая сказанное.
- Судя по Барсику, компания твоя вряд ли владеет членораздельной речью. Впрочем, их хозяин тоже не образец красноречия, но мне выбирать не из чего. Так и быть, украшу своим присутствием твое бесцветное существование. Машину, надеюсь, за двором никто не тронет? - и, завидев по лицу Коляна, что сейчас получит реальный и безоговорочный нахуй, быстро добавил. - Я готов заплатить за постой! Дорого!

Зря он это сказал! В голове у Коляна тут же промелькнула парочка непристойных вариантов оплаты за временное проживание, самым невинным из которых значился крышесносный минет, но они сразу были отметены остатками разума. На лбу у гостя, конечно, не было написано, что он натуральный натурал - по слухам, московские мажоры славились широтой взглядов, но и пресловутый гей-радар, располагающийся на конце конца, упорно молчал, видимо, обидевшись на хозяина за вынужденный простой. Так что зря нарываться на скандал не хотелось. Просто хотелось. До темных точек в глазах. Так, что готов был первого встречного поиметь. Поэтому мужчина ненадолго призадумался, без стеснения рассматривая стройную фигуру гостя.

Однообразие, скука и банальное любопытство сделали свое дело: Колян сдал позиции и отступил от калитки, сделав приглашающий жест. Но за вещами принципиально не пошел. Не царское это дело! Парень сам вытащил из багажника чемодан на колесиках и занес его в дом. Чуть позже они, кряхтя и матерясь, закатили во двор не подающую признаков жизни машину.


Глава 4:

О доброте своей мужчина пожалел тем же вечером, когда гость, представившийся Феликсом (тут же в уме, из вредности, переименованный Фенькой, за добрый десяток разноцветных фенечек на правой руке), продемонстрировал свой скверный характер, поначалу охаяв тёткину избу, а потом отказываясь от простой деревенской пищи, в виде картошечки с селедкой, и потребовав разносолов. На его "фи" Колян чихал с ближайшей колокольни, но настроение уже было подпорчено. Даже аппетит пропал. Он отложил вилку в сторону и сложил руки на груди, зажав подмышками пудовые кулаки. Так и хотелось двинуть по брезгливо сморщенному, аккуратному носику навязавшегося на его голову недоразумения! Вместо этого он терпеливо, даже не пользуясь русским матерным, разъяснил, что в няньки не нанимался, а если кому-то что-то не нравится, то он может смело брать оглобли в руки и валить отсюда на все четыре стороны. Или готовить сам.

Вот тут настало время удивляться, потому что этот тип, не долго думая, пошел рыться в шкафчиках и холодильнике, греметь посудой, доставать отовсюду тёткины припасы, что-то тихонько насвистывая себе под нос и совершенно не обращая внимания на обалдевшего от неожиданности Коляна. Раньше он не имел возможности общаться со столь странными личностями и сейчас просто растерялся. Умение готовить и образ циничного мажора из столицы как-то не вязались воедино в его голове. Минут через сорок на столе исходило ароматом блюдо спагетти с сыром, ветчиной и чесночным соусом. Рядом красовалась салатница, полная нашинкованной огородной зелени и горка пышных оладушков на тарелочке. Хозяину пришлось закрыть рот, чтоб не обкапать слюной свежую футболку, которую он натянул ради приличия, дабы не смущать постояльца голым торсом.

- Прошу, - Феликс сделал приглашающий жест и не дожидаясь Коляна приступил к трапезе. Тот долго не раздумывал, поскорее присоединился, увидев, с каким аппетитом гость наворачивает ужин, и понимая, что промедление будет дорого стоить, потому что приготовленное исчезало во рту Феньки со сверхзвуковой скоростью. "Хоть и выглядит дрищём, а мечет, словно пылесосом. Проголодался путешественник!"

Всосав губами последнюю макаронину, мужчина откинулся на спинку стула, сыто икнул и погладил себя по животу, решив, что если его будут так кормить, то, пожалуй, можно пару деньков потерпеть этого сноба городского. Он настолько расслабился, что не заметил подкравшегося сзади Феликса:
- Ты моешь посуду, - шепот щекоткой прошелся прямо по краю уха Коляна и стек по позвоночнику куда-то пониже лопаток. Гораздо ниже... Так что он даже не сразу сообразил возмутиться:
- А почему это я? Ели вместе. Значит, каждый моет за себя!
- Готовил я. Справедливо, если ты приберешь за нами.

Колян хотел было возразить и напомнить, что только благодаря его милости Фенька сейчас имеет крышу над головой, но своевременно вспомнил, что тёть Ирыны разносолы ему не светят еще, как минимум, дней пять, а самому готовить просто лень. Да и не любил он это дело. Так что ради вкусного обеда можно и посуду вымыть и потерпеть снисходительную ухмылочку, словно приклеенную к пухлым губам москвича.

Спать Феликса уложил в тёткиной комнате, а сам завалился в гостиной на диване, который недавно подарил теть Ире, вместо того гроба, что еще от прабабки тут торчал и вонзался в задницу всеми своими пружинами. Минут пять послушал ворчание москвича за стенкой. Мишки в лесу ему, видите ли, не нравятся на прибитом над кроватью коврике. "Подумаешь, цаца! Тётка этих мишек хранит, как память." Как ни странно, но под этот бубнёж вырубился Колян быстро, конкретно, без развратных снов и их мокрых последствий.

На второй день ситуация повторилась. Феликс не валялся барином на перинах, встал в семь утра, похлюпался над раковиной и приготовил чудесный завтрак, а Колян помыл за ними посуду. Единственное, что напрягало и не давало расслабиться, так это то, что гость не забывал по поводу и без повода ядовито поддеть его. Цеплялся ко всему: растянутым спортивкам: "Деревенская мода рулит?", нежеланию Коляна пользоваться ножом и вилкой: "Ты бы еще руками ел!..", его разговорам с Барсиком, Фролом и Жориком: "Прямо Робинзон с попугаями. Только Пятницы не хватает!.." А отсутствие в доме телевизора с интернетом и вовсе было принято за возвращение в пещерный век. Самое смешное, что даже связь в теткином подворье была не везде. Чтоб позвонить, нужно было знать места, где был более-менее стойкий сигнал сети. Мужчина принципиально не стал говорить, что в его доме можно найти и то, и другое с избытком. Похоже, парень счел его недалеким деревенщиной, и Колян решил не разочаровывать москвича: поддерживал это мнение, как мог.

За весь день Фенька умудрился выставить его таким ущербным, что впору было впасть в пучину депрессии. Но он только посмеивался, забавляясь эскападами в свой адрес. Да и не в его это правилах было, прислушиваться к мнению первого встречного, к тому же явного мажора, с замашками махрового сноба. Ведь не сам же он себе на бэху заработал? Колян огрызался, как мог, высмеивая в ответ хипстерские штанишки гостя, подозрительный взгляд на деревянный нужник, притаившийся в уголке сада, Фенькины заигрывания с Фролом (москвич еще не познакомился с копытами этой лошади в перьях, а индюк почему-то не спешил демонстрировать все свои боевые навыки) , втайне получая удовольствие от их пикировок, но не забывая поддерживать имидж Ваньки-дурачка. Несмотря на это он не раз ловил на себе какой-то оценивающий, задумчивый взгляд гостя, которым тот нет-нет и одаривал его изподтишка. Это будоражило, заставляло волноваться и совершенно выбивало из колеи.

Но вот на следующий день прямо с утра началось действительно форменное безобразие. Гость решил воспользоваться моментом и слегка сменить масть, побаловав себя деревенским загаром. Он разделся до трусов, оставшись только в светлых слипах, и продемонстрировал им с Фролом свою худощавую, жилистую, но довольно складную фигуру. Фрол против этого совершенно не возражал, напротив, воспользовался моментом, чтоб распушить перья, изображая из себя павлина-мавлина, а вот Колян, хоть и не имел никаких возражений - даже наоборот, всеми четырьмя, вернее, пятью конечностями - за, но был вынужден ретироваться, якобы по работе, чтоб не соблазниться внезапно открывшимися видами, и не попасть на острый язычок постояльца. По большому счету, не столько ехидство москвича его тревожило, сколько собственная реакция на его близость. Зверя в штанах все труднее было удерживать в узде, чего с ним отродясь не случалось. Полуобнаженный Феликс почему-то действовал на него, словно прямой впрыск высокооктанового топлива в камеру сгорания. Хотелось рвануть на себя это невозможное создание и показать небо в алмазах.

Глава 5:

Домой он явился еще засветло, успев переделать туеву кучу дел, уставший и голодный. Но гостя в обозримом пространстве не наблюдалось, как и желанного ужина. Более того. Было ощущение, что с момента его ухода в дом вообще никто не заходил. Как висели на спинке кровати Фенькины вещи, так и продолжали висеть. Чемодан тоже оставался на месте. Даже мокасины, которые Феликс снял, чтоб походить босым по траве, сиротливо стояли у порога, поджидая своего хозяина.

"Где этого придурка носит?" - Колян ругнулся под нос и отправился в обход по вверенным ему тёткой позициям. Ни в саду, ни в огороде искомого объекта не наблюдалось. Он даже в баньку не поленился заглянуть. Но и там его ждал Облом Иваныч. Постоялец как сквозь землю провалился! "Не мог же он раздетым ушлёпать куда-то?" - зашевелилось беспокойство в душе мужчины. Не хотелось, чтоб с парнем что-то нехорошее произошло. Еще тлела надежда, что Фенька мог затеряться в сарае, но она была столь призрачной, что практически приравнивалась к нулю. Что делать московскому денди в хлеву у общительного, но не слишком опрятного и довольно пахучего Жорика? И все же стоило проверить, прежде чем расширять зону поиска.

Дверь в сарай была закрыта, хотя летом ее всегда держали нараспашку, чтоб поросенку было не так душно. Видимо порывом ветра захлопнуло. Перед дверью, распушив хвост, чинно и важно прохаживался Фрол, периодически выдавая на-гора свои индюшиные ругательства. Он был явно раздражен и довольно опасен. Задом сейчас к нему точно не стоило поворачиваться. "Видать, тоже оголодал, друг ситцевый?" Зачерпнуть ковш зерна и сыпнуть в корыто было делом одной минуты. Пока пернатый террорист утолял голод, Колян спокойно прошел к сараю и открыл дверь.

Жорик вел себя подозрительно тихо, практически не обращая внимания на его появление, чего раньше отродясь не случалось. В голове у Коляна даже мелькнула мысль, не заболел ли, но проследив взглядом, куда уставился Жорик, он успокоился, оперся плечом об лутку двери и прямо-таки залюбовался открывшейся картиной. За перегородкой, на охапке соломы, в белых, уже запыленных слипах, угнездилась его пропажа, сейчас больше похожая на нахохлившегося воробья.

- Скучаешь? - вежливо поинтересовался он у сидящего в закутке Феньки, изо всех сил сдерживая рвущийся наружу хохот.
- Не настолько! - огрызнулся тот в ответ.
- Что ж. Если тебя устраивает твоя компания, - быстрый взгляд в сторону Жорика, - то не стану вам мешать.
- Нет! Погоди... Я с тобой, - Феликс как-то криво подскочил с насиженного места и чуть ли не за руку его ухватил. - Только там этот... Индюк там... дерется.
- Не боись. Индюка я временно нейтрализовал. Можем проскочить без потерь, - обнадежил Феньку Колян, наконец поняв причину добровольного затворничества гостя.

Зря он так думал! У Фрола, видимо, оставались в загашнике еще не реализованные планы по развлечению, с их непосредственным участием, потому что он встретил парней в излюбленной боевой стойке: с растопыренными крыльями и хвостом. Ветер на сей раз был на его стороне, захлопнул за парнями приоткрытую дверь сарая, окончательно выбесив противного индюка резким звуком. Фрол ринулся на предполагаемого врага, Колян рявкнул: "Беги!.." и ринулся в одну сторону, а Фенька, взяв довольно высокую октаву - в другую. Как на его пути оказались грабли, да еще и зубьями кверху - одному Богу известно, но ручка граблей пришлась аккурат по центру лба, надежно уложив поверженного москвича прямо к ногам подоспевшего Фрола. Колян оглянулся, понял, что медлить нельзя - через минуту спасать будет некого - и кинулся обратно.

За все три года своего вольготного существования на службе у хозяйки, Фрол ни разу не получал такого поджопника! Кроссовок Коляна, весьма ощутимо припечатавший его под зад, оказался довольно веским аргументом, чтобы Фрол задумался над бренностью бытия и оставил свою жертву в покое. Он поджал крылья, свернул хвост и оперативно сдернул с места происшествия, решив, что мужчина и без него сообразит, как избавиться от трупа гостя.

Феликс не понимал, где он, и как оказался лежащим на траве? Голова гудела, спина ныла и саднила, хотелось пить, есть и домой. Причем, последнее было в приоритете. Над ним склонился Колян, озабоченный неподвижным состоянием постояльца:
- Эй! Ты жив? - поинтересовался он, осторожно ощупывая наливающуюся синью огромную выпуклость на лбу Феньки, которую и шишкой-то трудно было назвать. Скорее рогом.
- Жив. Кажется, - простонал тот в ответ, хватаясь за лоб. - Бля-я-я-я!.. Чтоб я еще, хоть раз в жизни, присел на одном гектаре с этой тварью!..
- Ну, если ругаешься - значит точно жить будешь. Поднимайся, космонавт. Давай помогу.

Колян потянул парня за руку, подхватывая его под спину, за что тут же получил острым локтем под дых.
- Ты чего дерешься? Или от Фрола заразился?
- А ты смотри, куда грабли свои тянешь! И так вся спина горит.
Феликс повернулся к нему задом, и стало понятно, что Колян даже мало огрёб. Багровые рубцы, словно от хлыста, кое-где сменяющиеся неглубокими царапинами, начинались от лопаток и заканчивались почти на уровне резинки трусов. Яркие отметины на фоне молочно-белой, гладкой кожи, смотрелись невероятно вызывающе.

- Это на тебе Фрол потоптался? - Колян едва смог сдержать неуместный восторг в голосе, так неожиданно и жарко отдалась в теле открывшаяся картинка, а в голове мелькнуло: "Вот бы зализать! - и. - Я что, извращенец?!.." Раньше его не возбуждал вид крови. Не иначе как сказывалась трехнедельная неудовлетворенность.
- Нет! Расческой промахнулся, - съязвил в ответ Феликс. - Ты думаешь, я от любви к животным просидел полдня в вонючем сарае? Пристрелить эту тварь упоротую! Мне еще, наверное, уколы от бешенства придется колоть?

В душе Колян был целиком и полностью за приведение приговора в исполнение, но вместе с тем он понимал, что после казни Фрола день приезда тетки может стать последним и в его жизни. Поэтому не побежал за ружьём, а перехватил Феликса за локоть и потянул за собой:
- Идем в дом. Обработать нужно. "И зализать..."
Феликс высвободил руку, как-то горестно вздохнул и прошел вперед, попутно обдав Коляна въевшимся за день резким аммиачным фаном, доставшимся ему от Жорика. Колян сморщил нос, но промолчал, понимая, что только добавит эмоций пострадавшему субъекту. Зато желание обласкать отметины языком явно пошло на убыль. Так что даже не пришлось бороться с неуместным стояком.
- Ты такой дрыщ, что тебя даже индюку легко обидеть. Как тебя в Москве еще не прихлопнули в темной подворотне? - проворчал вслед удаляющейся фигуре.
- Во-первых, не имею дурной привычки шастать по темным подворотням. А во-вторых, я предохраняюсь, - бросил Феликс через плечо.
- Презерватив на голову надеваешь?
- Газовый баллончик в кармане ношу.

Нюх у Феньки за день явно не атрофировался. Амбре, исходящее от себя, он тут же уловил, как только вошел в дом:
- Фу-у-у-у... От меня несет! Я в душ! - и помчался в ванную, смывать приставучий аромат. Пока он там плескался, издавая совершенно провокационные стоны, мужчине ничего не оставалось, как срочно занять себя делом. Даже ему было под силу разбить десяток яиц на сковородку и нарубить овощей в салатницу. Голодные были оба, а Фенька к тому же травмирован. Совестно заставлять больного человека стоять у плиты.
- Я забыл чистое белье! Возьми сбоку в чемодане, желтые трусы, в клетку, и подкинь мне сюда, - донеслось из душа.

Колян выключил печку, прикрыл крышкой сковороду, вытер руки и пошел рыться в чужом белье. То, что Фенька назвал трусами, было так же похоже на трусы, как ялик на баржу. Производитель явно сэкономил на ткани. Хотя эти-то были еще ничего, а вот лежащие под ними стринги, больше похожие на резинку от рогатки, заронили в душу твердую уверенность, что парень одного с Коляном поля ягода. "Ну, не станет натурал натягивать на себя такое безобразие. Только вот как убедиться в этом окончательно?" Мелькнула шальная мыслишка, что, возможно, и не придется в райцентр ехать, чтоб перманентный напряг в штанах убрать.

Феликс даже не думал задёргивать шторку, когда забрался мыться под душ. Так что у Коляна появилась прекрасная возможность увидеть товар лицом. Правда, отнюдь не лицо его сейчас так волновало, а то, что располагалось чуть пониже экватора. Там оказался полный порядок. Два небольших, но упругих полушария очень уютно легли бы в его ладони. Полушария исчезли с поля зрения, когда их обладатель повернулся к зрителю передом, и им на смену нарисовался прибор довольно приличных размеров. Мужчина очнулся от созерцания лишь тогда, когда услышал насмешливый хмык и увидел руку, дернувшую желтые труселя, зажатые в его кулаке.

Остальные главы в комментариях

---

Афера

[Lana Mak]

Долгое время не могла писать. А сегодня утром Маришка кинула в личку фразу, которая и стала толчком для этой работы. Кстати! Если у кого-то есть фото приличного мужского торса, украшенного засосами, поделитесь, будьте так любезны.
Не бечено!

Для нового совместного рассказа им с девчонками срочно понадобилось фото парня в засосах. Ну, вот прям кровь из носу, как понадобилось. Поиски в интернете не принесли результата. Все было не то и не так. То фигура у модели никакуйская, то засосы невнятные. Совместные раздумья ни к чему новому не привели, кроме как использовать свою собственную модель.

Прикинули, чей муж потянул бы почетное звание Аполлона, и пришли к неутешительному выводу, что таковых раз-два и обчелся. Вернее, обчелся уже на раз, потому что только Каринын Макс более-менее подходил под заданные параметры. Но Макс был скромным парнем, и ни на какие подобные провокации не вёлся, даже под угрозой расстрела. Только ведь и Карина - не тот человек, который сдается без боя.

- Ну, зай!.. Давай, ты расслабишься и получишь удовольствие, - Карина невинно похлопала ресничками, а-ля блонди, накручивая на изящный пальчик длинную рыжую прядь, выбившуюся из небрежно прихваченной зажимом прически.
- Солнце! Ты вконец опиздинела со своими подругами?! Что значит, вам для дела нужно?! - ревел обреченно Макс, четко осознавая, что все его потуги напрасны. Уж если чего втемяшится в голову благоверной, так никакими ветрами это оттуда не выдуть. - А мне потом при плюс двадцать восемь в тени в скафандре ходить, чтоб надо мной половина города не ржала? Или демонстрировать всем, как ты меня расписала под хохлому?!
- Не выдумывай! - фыркнула. - Обещаю сделать это аккуратно.
- Нет! Нет! И еще раз, нет!..

Карина отпустила локон, подумала пару секунд, наблюдая за мечущимся по спальне мужем, и решила сменить тактику. Выждала, когда он повернется лицом в ее сторону, наклонилась, якобы за упавшим телефоном, небрежно уронив угол простыни, и краем уха уловила судорожный вздох. Ес-с-с-с!.. Попался! Нужно добить.

- Нет, так нет, - обронила небрежно и спустила ноги на пол. Краем глаза выцепила, как Макс замер у окна, красиво подсвеченный яркими лучами солнца, но не дала себе долго любоваться его шикарной, прокачанной фигурой, мысленно пообещав, что сделает это, как только добьется результата, и встала на ровные ноги. Не спеша протянула руку за халатиком, а потом вдруг передумала, зная, как безотказно действуют на него ее округлости. Так и прошлепала обнаженная в ванную, явственно ощущая его взгляд на своих полупопиях.

Из ванной намеренно вышла в одном белье, черном, кружевном, но уже с легким макияжем и искусно уложенными в творческом, продуманном беспорядке локонами. Мужа в спальне не оказалось. Зато из кухни доносился раздраженный мат и шум работающей кофемашины. "Решил проявить стойкость? Ну-ну... Пора подключить тяжелую артиллерию." Карина потянулась за коробкой недавно купленных лаковых туфель на преогромнейшей шпильке. Алые, блестящие, они покорили ее сердце с первого взгляда и сейчас были как нельзя кстати.

Черные чулки с ажурной резинкой сели, как влитые, подчеркнув безупречную белизну стройных ног. А вкупе с алыми туфлями смотрелись вызывающе и столь развратно, что самой хотелось себя погладить и никому не отдавать. Но подозрительная тишина на кухне не позволила расслабиться. Времени явно было в обрез! Она метнулась к прикроватной тумбочке, на ходу отыскивая на телефоне режим съёмки, чтоб потом одним движением пальца привести приговор в исполнение. Карина нисколько не сомневалась в успехе задуманного предприятия, полагаясь на свое очарование и тестостерон, исправно поступающий в жизненно важные органы ее любимого. Брошенный напоследок взгляд в зеркало подтвердил ее неотразимость.

Она подняла повыше коробку из-под обуви и разжала пальцы. Слоновий топот по коридору известил, что жертва клюнула на наживку. Осталось только подать себя в наиболее выгодном ракурсе. Влетевший в спальню муж бздынькнул челюстью еще на пороге, узрев все свои фетиши разом. Карина как раз поднимала с пола "упавший" коробок, выставив ему навстречу упругие половинки, обтянутые черным кружевом. Стрелки чулок идеально подчеркивали красоту ее ног, а красные туфли никак не способствовали возникновению в его голове хоть одной стройной мысли, кроме: "Бля!.. Хочу!.."

Только спустя пару минут, по прошествии которых она успела не только поднять, но и водрузить на место злосчастную коробку, потянувшись к верхней полке так, чтобы выгодно представить ямочки на пояснице и игривый бантик на резинке трусиков, Макс смог овладеть членораздельной речью и без мата поинтересоваться:
- Это куда ты в таком виде собралась?
- Почему же в таком? Сверху еще платье будет, - она продемонстрировала тремпель с длинным черным платьем в горошек, которое на свет показалось ему совершенно прозрачным.
- С каких это пор кусок тюли стали платьем называть? Я тебя никуда не пущу! - сказал, как отрезал, мысленно уговаривая член хоть минутку полежать спокойно, пока он разберется со своей красоткой.

Член на увещевания не реагировал. Чихать он хотел на хозяина-ревнивца, когда такой объект в поле зрения находится. Тут валить и трахать, а не морали читать! Хозяин несговорчивого члена понял, что проиграл по всем фронтам, когда Карина поставила ногу на край кресла, дабы проверить не сбилась ли стрелка, пока она проводила манипуляции с коробком. Рык вышедшего на охоту самца подсказал, что она на правильном пути.

Дальнейшее, конечно, не вписывалось в ее сценарий, но и не нарушало стройность коварного плана, просто внесло в него некие коррективы, потому что Карина немедленно была схвачена в охапку, развернута на сто восемьдесят градусов, и тут же оказалась в постели, прижатая к ней крепким, напряженным в определенных местах телом. Его ширинка потиралась о кружево трусиков, в то время как руки беззастенчиво лапали все, до чего можно было дотянуться. Карина не отставала. Зачем отказывать себе в удовольствии в очередной раз прогуляться ладонями по бугрящимся мышцам предплечий, широкой, такой надежной спины, вцепиться зубами в ключицу, оставляя на ней пока еще бледный, но со временем нальющийся цветом след ее страсти?

То, что с чулками можно заведомо распрощаться, Карина и так знала. Опытным путем Макс давно доказал, что выдерживают они максимум два поползновения с его стороны. И хоть накал любовных страстей грозил проделать заметную брешь в их бюджете (куда же деться от разгулявшегося либидо?), но отступать от такого рода слабости он был не намерен. Только на этот раз треск белья оповестил о том, что смертью храбрых пал и ее новый, еще ни разу не надеванный комплект. Правда в настоящий момент Карине тоже стало как-то наплевать и на белье, и на мелькающее отражение переплетенных тел в зеркальной поверхности шкафа, демонстрирующее жаркую картинку их единения. Только на периферии сознания еще теплилась мысль, что нужно воспользоваться ситуацией и выполнить задуманное. Но как, когда тебя уже распяли, твои ноги на его пояснице, а губы горят от жалящих поцелуев, срывающих все тормоза?

- Постой! - он едва расслышал ее полузадушенный всхлип и нашел в себе силы остановиться, хотя так не хотелось этого делать.
- Что? - выдохнул в губы. - Что-то не так?
- Сверху... Хочу сверху...

Она не часто решалась на подобную позицию. Во-первых, в постели Карина любила пассивную роль, когда ее холили и нежили, а не она отплясывала вокруг своего мужчины. Во-вторых, не очень тренированные мышцы бедер после этих скачек неделю болели так, что прямохождение давалось с трудом. Но игра стоила свеч.

Ее мужчина барином раскинулся на постели, в предвкушении финального аккорда. Посреди композиции горделиво красовалась его руководящая часть, словно приглашая к продолжению банкета. Но Карина не спешила с ролью наездницы. В мозгу слегка прояснилось. Настолько, что она смогла взять не только себя в руки, но и ту самую часть Макса, которой он в настоящий момент думал. Пока рука проводила отвлекающий маневр, ласково оглаживая бархатистую поверхность члена, губы творили и вытворяли то, из-за чего, собственно, и была затеяна вся афера. Удовлетворившись результатом, Карина оседлала своего жеребца и устроила такой конкур, что по итогу все три нижних этажа оказались в курсе их брачных игрищ.

Макс держался изо всех сил, чтоб не сдаться раньше времени. Из крепко сцепленных зубов вырывалось лишь шипение вперемешку с матами, на смену которым пришло:
- Ых-ых-ых...ы-ы-ы-ы...
И все же удержаться оказалось просто невозможным. Вид распаленной Карины, жар ее тела, эти чулки, туфли и разбросанное по постели белье сыграли с ним злую шутку. Его выгнуло дугой и хорошенечко тряхнуло. Пока Макс пребывал в нирване, наблюдая перед глазами разноцветные круги, Карина озадаченно остановилась и оперлась руками о его грудь. На ее мужа, это было не похоже, чтобы он ушел в отрыв, не слишком озаботившись тем, успела ли она доскакать до финиша. Над ухом у Макса раздалось обиженное:
- А я?..
- Нас не догонишь! - прохрипел в ответ и попытался разлепить потяжелевшие веки. Карина же времени зря не теряла, протянула руку к тумбочке и шустро цапнула телефон. Пока в его глазах прорезалось понимание ситуации, она успела сделать пару замечательных снимков, на которых не было видно его лицо, но отчетливо - торс и шея, испятнанные ее засосами. То, что доктор прописал!

Изящным движением пальцев она скинула фото вк, чтоб он, опомнившись, не удалил, и довольная собой упала рядом на постель:
- Смена караула! Теперь твоя очередь быть сверху. А я, так уж и быть, полежу за себя.
Макс собрался с силами, приподнялся, оглядел себя в зеркало, хмыкнул и вновь расслабленно откинулся на подушку:
- Перехитрила, говоришь?
- Нет. Просто использовала тактический прием. Будем шевелиться, или старость порепетируем? - повела игриво бровью. - Ты-то уже, а у меня еще и конь не валялся.
- Старость порепетируем? Это как? - приподнялся на локте.
- Как, как!.. Не встал - схоронили усопшего и пошли горе заедать.

Макс хохотнул в ответ, посмотрел на своего дружка, успевшего растерять упругость и задор, зарылся носом в ее кудри и поинтересовался.
- Тому коню, который не валялся, позволено отдохнуть перед новым забегом, или его будут брать на измор?
- Позволено. При условии, что он не устроит фальстарт, - хитро подмигнув, благосклонно согласилась Карина.
Он с облегчением рассмеялся, мысленно матерясь и благодаря бога, за доставшееся ему рыжее чудо, но ждать не стал: потянулся пальцами туда, где у нее все еще горело и требовало удовлетворения, аккуратно лаская невероятно чувствительное местечко, одновременно прогуливалась губами по напряженным соскам и пышной груди. Макс знал, что делал. С протяжным стоном Карина разметалась под ним, не в состоянии контролировать разрастающееся внутри нее пламя.

Несколько минут тишину спальни нарушали только влажные звуки поцелуев и ее стоны. Макс почувствовал, что она балансирует на грани и чуть отстранился, чтобы в очередной раз полюбоваться невероятной картиной сорвавшейся в оргазм женщины. Его женщины. Лихорадочный румянец, налитые вишневой спелостью, зацелованные губы, стиснутые пальцы, тело, сотрясающееся мелкой дрожью - все это вызывало в нём чуть ли не благоговение. Потянувшись рукой к карману так и не снятых джинс, вынул телефон и торопливо сделал пару снимков ее такой: красивой, обнаженной и желанной.

- Зачем? - чуть позже, придя в себя, поинтересовалась она.
- Для себя. Буду любоваться, когда захочется увидеть, а ты далеко.
- Любуйся. Заслужил...

@настроение: хулиганское

---

Эпопея с ёжиком

[Lana Mak]

}

— Но вообще странный какой-то этот мультик, верно? Недетский он.

Психиатр покосился на Валеру и осторожно ответил:

— Если хотите, могу все быстро объяснить. Но при условии, что не будете перебивать. Нам на курсах по вышения квалификации про это дело отдельную лекцию читали.

Валера кивнул, и Олег Меерович принялся объяснять, тыча папиросой в экран:

— Этот мультфильм является визуальным изложе сами — композиция сказки построена на пространственном перемещении главного героя вдоль границы двух миров, реального и потустороннего. Ежик отправляется в путь в сумерках, в период перехода от дневного света к ночной тьме. Так?

Валера сумрачно посмотрел на психиатра, но ничего не сказал, и дед обрадованно продолжил:

— Самое главное существо, ради которого ежик спускается в туман, — лошадь. Она, кстати, белой что сразу переводит ее в систему образов загробного мира. При этом не только в религии, но и в сказках лошадь представляется заупокойным животным. Лошади вечно перевозят покойников из Царства живых в Царство мертвых. Так что стремление узнать, что происходит с лошадью, можно оценивать как интерес к явлениям потустороннего мира, путешествие — это путь познания, проходящий через границу двух миров.

Тут даже я открыл рот и вытаращил глаза:.

— Вы же вроде трезвый, Олег Меерович!

Психиатр недовольно покосился на меня и продолжил тусклым лекторским тоном, тыча погасшей папиросой в экран:

— Обратите внимание — ежик встречает дерево, дуб. Это ведь тоже символ, причем еще какой!.. Это яркий образ Мирового Древа, которое топографически проходит сквозь границы трех миров — хтонического, земного и небесного, являя собой структуру Всеобщего Космоса.

— «Хтонического»? Ежик? Это жесть, это я запомню, — потрясенно отозвался Васильев, лихорадочно закуривая папиросу и теперь уже не отводя изумленных глаз от мультфильма.

— Дальше — сложнее, — предупредил Олег Меерович. — Смотрите. — Он снова показал на экран. — Величие дуба так потрясает ежика, что он теряет узелок с малиновым вареньем — волшебный предмет, символизирующий связь героя с реальным миром. Ведь варенье он нес для медвежонка — персонажа реального мира!

Я смотрел то на экран, то на деда и никак не мог понять, шутит он или говорит все это всерьез. Его слова были такими значительными и так легко укладывались в мультипликационный контекст, что с трудом верилось в мистификацию. С другой стороны, мы ведь таращились в типичный детский мультик, который вовсе не нуждался в символических трактовках со стороны дипломированных психиатров.

— Целью путешествия ежика была встреча с медвежонком, — продолжил лекцию Олег Меерович. — Видите, эти звери вместе считают звезды, а звезды — это символ верхнего мира в архаической мифологии! — Распаляясь, торжествующе закричал психиатр, и мы с Валерой с одинаковой тревогой посмотрели на него.

— В этом действии виден мотив познания и одновременно подтверждение другого сакрального знания — о бессмертии. А вот и подтверждение — они жгут можжевеловые веточки! Это же символика смерти!..

— Да-а-а, — переглянулись мы с Валерой, и Олег Меерович тут же обиженно замолк.

— Потом будет тема рыбы как эквивалента нижнего мира, но об этом, я вижу, вам уже неинтересно слушать, — закончил психиатр и поднялся. — Ладно, пойду послушаю, как детишки спят.
(Е. Зубарев)

Разрушены стереотипы, сложившиеся с детства. Теперь даже странно думать, что этот мульт о зверушках и происках тумана))

---

Все дружно в лес!

[Lana Mak]

}

---

Жизненно

[Lana Mak]

Каждый день, общаясь с разными людьми, удивляешься тому, что самые достойные из них - одиноки.

Их отличает харизма, приятная внешность, живой аналитический ум, хорошее воспитание и манеры, за которыми всегда спрятан сильный взгляд, в котором едва просматривается небольшая грусть.
Они ищут "своих" людей: для общения, для компании и приятного отдыха, для любви, для отношений и семьи. Они чаще ошибаются, сильнее страдают, реже идут на контакт, тяжелее переживают неудачи.
Но каждый раз, сгорая в отношениях дотла, они возрождаются из пепла, становясь ещё более совершенными и более сильными. И снова, и снова начинают всё сначала.

Им чужды стереотипы современного общества, им невозможно навязать чужое мнение. Независимо от того, мужчина это или женщина, они в поисках такого человека, рядом с которым будет тепло и спокойно. И это "спокойно" основано не на отсутствии ссор, адреналина или крайних граней эмоций. Это "спокойно" означает, что рядом человек, который не предаст. Человек, которому ты безгранично веришь, доверяешь и в котором уверен на все 100%.

Даже самые сильные люди бесконечно стремятся обрести уверенность, что их любят.

---

[Lana Mak]

С Днем Победы!



Деды мои оба воевали, с кучей орденов с фронта явились.

Мамин пришел без руки, папин тоже ранен был. Оба недолго протянули, умерли вскоре после войны. Все же ранения сказались на здоровье. Я их только на фотографиях и видела. Так что о войне слышала только от бабули по маме, которая была в немецкой оккупации и перенесла со всеми много горя. Солдатка, потерявшая двоих детей в те страшные годы, смогла выжить и потом еще четверых деду родить. О немцах отзывалась по-разному. Одних проклинала, других благодарила. Тех, которые людей подкармливали своими пайками, детей голодных шоколадом угощали. От своих же сослуживцев-зверей спасали, когда те пьяные начинали стрелять всех подряд. Мне, воспитанней на том, что немцы, это нелюди, было странно такое слышать. Глупенькая была. Видела только черное и белое, без полутонов.

Немало рассказов досталось и от деда моего супруга. Танкист, красавец, певун, балагур. Побывал в плену, бежал, был ранен в ногу. Потом по госпиталям, санитарным поездам под обстрелами и бомбёжками. Когда их доставили в Ижевск, у него развилась гангрена, чуть не умер. Ногу отняли. Трижды резали, пока не остался обрубок 14 см. Бабуля работала в госпитале санитаркой. Она его выходила. Забрала доходягу к себе домой. На тот момент высокий и широкоплечий красавец-казак стал похож на тень. Скелет, обтянутый кожей. Бабуля вытащила с того света, откормила чуток. Полюбили друг дружку, хоть она и была на 12 лет старше. Потом поженились.
Оба нам много чего рассказывали о тех временах, о революции (бабуля 1908 г рождения была, смутно, но помнила, что творилось), о повоенных трудных годах и испытаниях. Порой жутко было. Порой смешно. Бабуля из Ижевска приехала с ним сюда, в степи, в его родное село. А тут казачки лихие, козни строили знатно, пока своей не признали. Ей немало слез пришлось выплакать, ведь дед был первым кобелёмпарнем на деревне, хоть и безногим. На протезе за каждой юбкой поспевал)))) Но бабушка - молодчинка! Она была красивой: невысокая, ладная, с полной грудью, всегда хорошо и по моде одета, с короной волос на голове. Никогда не отчаивалась. Смеялась, рассказывая нам, как выматывала его в постели, чтоб на других баб не поглядывал. Поучала нас на своих примерах)))
Она до последних дней выглядела потрясно! Выражение "благородная старость" - как раз о ней. Он пережил ее на 10 лет. Каждый день вспоминал.
Рада, что девчонки мои хоть чуть застали их и послушали те рассказы.
Счастливо всем отпраздновать и отдохнуть. Мира нам!

---

Тридевятое царство. Финал

[Lana Mak]

Внимание! Не бечено.

Трижды переписанное, выстраданное, но родное и любимое:

Давай поженимся

Взрыв был такой силы, что нас с Молчуном даже под защитным пологом гарью обдало. Пока прочихались и прокашлялись, копоть развеялась. Осмотрели поле боя. Представшая картина глаз никак не радовала. Ни один.

Лаборатория в хлам! На единственном окне рама вывернута наружу. Держится на сопле. Ой!.. Нет. Уже не держится. Стены и раньше не радовали бодрой расцветкой, а сейчас так вообще безрадостным оттенком напоминали склеп вампира. Осколки повсюду. В столе прожженная дыра размером с мою ступу. На потолке бурые разводы того, что некогда было в пробирках.

Вздохнула. Не впервой. Видать, полетит наш Летучий Голландец с обыкновенными пушками. Вздумалось же нам помагичить с чугуном, облегчить ход летучему кораблю, который мы с Молчуном третий месяц конструируем. Домагичились! Впору новую лабораторию строить. А все он, ящерка упёртая! Говорила же, что серу из чугуна выгонять нужно, а не добавлять немеряно. Так во всех трактатах написано. Дык, нет же! Эксперимент, говорит, поставим. Поставили! Наверняка вся округа опять на ушах. Грохот-то знатный стоял. Вдруг Нагайна вновь на сносях? Будет шипеть, если раньше времени яйца из нее посыплются. Мдя-я-я-я...

- Огурчиков бы. Малосольненьких, - вырвалось. Молчун повернул ко мне свою закопченную мордель, окинул взглядом с головы до ног и протянул подозрительно:
- А вот с этого места поподробнее.
- Какие подробности тебя интересуют? - за свои шестьсот с хвостиком отлично научилась прикидываться валенком. - Как огурцы малосолить? Вода, соль, кадка и лист смородины. Да! Огурцы обязательны. Через пару дней хрусти себе на здоровье.
- И всё? Добавить больше нечего? Ты же знаешь, что я не об огурцах.

Сделала самые честные-пречестные глаза и помотала головой:
- Нечего, - как в подтверждение этого, желудок выдал невероятно жалостное урчание, спасая положение и меня, озадаченную. Врать ему не могу, а молчать с каждым разом все сложнее. Молчун захохотал расслабившись:
- Ха-ха-ха... Так бы и сказала, что пора закругляться и чего-нибудь перекусить. А то, огу-у-у-у-рчиков... Мяса! Да побольше. Одной травою сыт не будешь.
- Мяса, - согласилась. - С огурчиками.
- Уговорила. Тогда так: с меня мясо - все равно вы, женщины, не умеете его должно готовить, а с тебя всё, что не бегает и хрустит на зубах.
- Песочка, что ль тебе на блюдо насыпать, экспериментатор хренов?
- Позубоскаль еще мне тут. Накажу!
- Напугал ежа.
- Отшлепаю.
- Ой, всё! Только обещаешь. А как дело дойдет...
- Яга! - рыкнул с такими интонациями в голосе, что мурашки парадным маршем по спине прошлись и окопались где-то пониже поясницы. А потом так вкрадчиво:
- Ты поесть хотела, или еще пол дня потерпишь?
- Обещаешь?
- Что?
- Пол дня.

Обожаю дразнить этого ящера! И ведется ведь. Сверкнул расширившимися зрачками, шагнул ко мне, прижал к груди одной рукой, а второй махнул. Краем глаза увидела, как раскрылось окно портала, почувствовала секундное головокружение и оказалась по грудь в воде. Оп-п-па! Озеро. То самое место за грядой массивных валунов, где мы с ним купались вдали от любопытных глаз.
- Остудить мой пыл решил?
- Ты слишком хорошо обо мне думаешь. Отмыть, перед употреблением.
- Может лучше оленинки? Чай не девочка. Жестковата буду.
- По мне в самый раз, - плеснул себе в лицо пригорошню воды, а я вспомнила, что на мне не меньший слой копоти, и расхохоталась.
- На очищающее заклятие мочи не хватило? Или силы на обещанные пол дня бережешь?

Очередная порция брызг полетела мне в лицо. А я что? Я ответила! Он тоже... Следующий час мы провели с большо-о-о-о-ой пользой. Молчун пытался меня слегка утопить, а я делала все, чтоб воспрепятствовать этой несправедливости. В результате мы выползли на берег вконец обессиленные, под сдвоенный аккомпанемент наших негодующих желудков.
- Все, Яга, я победил! А, как победителю, мне положена награда, - Молчун, как специально, раскинулся на бережку всем своим великолепным телом.
- И чего же тебе надобно, старче? - прищурилась, наблюдая за капельками, стекающими по его бокам.
- Какой я тебе старче? - надул губья мой друг. - Только первую тысячу лет разменял. Я - мужчина в самом расцвете сил! Постоять за себя о-го-го, как смогу!
- Только постоять? А пошурудить уже не? Не судьба боле?
- Тебе ли не знать? - навалился сверху - не вздохнуть. - Иль новых доказательств потребуешь? - ткнулся губами в чувствительное местечко на шее.

Призадумалась, хоть и трудно это было сделать, под его неспешной лаской. Если дело до прямых доказательств дойдет, то поесть и впрямь не скоро получится. А мне ж не только о себе думать нужно. Вздохнула, запустила пальцы в его мокрую шевелюру, потянула, оторвав от столь увлекательного занятия.
- Не сейчас. Давай и правда покормимся. А то я такая голодная, что от твоей филейки готова кусочек отгрызть.
- Но-но-но! Мои тылы неприкосновенны! Лучше я и впрямь тебя олененинкой побалую, а доказательства позже предоставлю.

Через час я вгрызалась зубами в сочные куски мяса и хрустела такими желанными огурчиками. Молчун не отставал, запивая вкусности свежим, холодным квасом. Вдруг на лавке моя котомка походная запрыгала. Блюдует кто-то. Облизала пальцы, глотнула кваску и полезла в котомку. Так и есть. Сестрица моя, Манефа, трезвонит:

- Здорова, Яга!
- Здорова, коли не шутишь!
- Ты сейчас в своём лесу, или еще где нечистый носит?
- В своём, а где ж мне быть. Чего хотела?
- Одолень-трава у меня закончилась, а тут, как назло, срочно понадобилось снадобье одно сделать. Поделись, а! Знаю, что у тебя всегда в запасах водится.
- Ох, сестрица, кого приворожить там уже вздумала? Чай нового молодца себе присмотрела?

Манефа неопределенно передернула плечом, но так и не призналась, на кого глаз положила:
- Ну, так что? - спрашивает. - Дашь травы взаймы?
- Прилетай, чего уж там, поделюсь как-нибудь.
- Жди! Скоро буду, - и отключилась.

- А хороша у тебя сестрица!
Я и не заметила, что Молчун мне через плечо в блюдце заглядывал. Вот уж кто ни одной юбки не пропустит! Пожала плечами. Тайны ему женские что ль выдавать? Сестрица-то намного старше меня. Уже почитай годков четыреста в этой личине ходит. Если я урюк сморщенный изображала, чтоб ухажеров разных от себя отвадить, то она наоборот, облик свой шарпейный красотой неземной маскирует, потому как иначе уже нельзя, а на мужиков тянет, как в пору юности, если не больше.

Заедет к ней какой добрый молодец - она ему и баньку, и на стол из печи все, что боги послали, чарку вина с каплей зелья приворотного, чтоб забыл хоть на время про всех, кого любит, и в постель мягкую уложит, да сама не забудет под бочок закатиться. Он и рад, наивный, девку сочную да красивую за бесплатно потискать. А наутро проснется молодец - батюшки светы! Своей Машке, Фроське, Глашке изменил, и с кем? Рядом на подушке такая забава сопит, что коль в страшном сне привидится - копыта отбросишь. Я ж свой прежний морок с нее рисовала, до последней бородавки на носу. Ухватится молодец за портки, да поминай, как звали! А она, горемычная, потом у окошка посиживает и нового красавца поджидает.

Если б в своё время Трандяшка за клубочком доскакал до Манефы - сразу бы точно не вырвался. Глядишь, и не был бы теперь так счастлив со своим Говоруном. Может и не довелось бы им на узкой дорожке встретиться. Это что ж получается? Тогда и мне с Молчуном не светило бы? Вот дела! Нужно Трандяшке малинки спелой корзинку передать. Пусть цыпленок витаминчиками побалуется. Заслужил.

Молчун огладил себя по вздувшемуся животу, потянулся, хрустнул суставами и подскочил, что в передок ужаленный:
- Ну, червячка заморили, пора и за дело браться. Ты, Яга, так и быть, оставайся. Сестрицу свою поджидай. А я в лабораторию. Посмотрю, что там можно сделать.
- Только не экспериментируй там без меня.
- Беспокоишься? Не стоит. Я большой мальчик, без нянек давно уже живу, - сказал, как ощетинился.
- Еще чего? Буду я о тебе беспокоиться! Просто не хочу очередной тарарам пропустить. Будет, чем потом народ потешить в очередном застолье.
- Не пропустишь, - чмокнул в нос, успокоившись. - Обещаю позвать, как только подготовлю все для нового взрыва.
- Вали уж, змей термоядерный, - благословила его и зашуршала травками. Шагнул в портал, да только минут через пять выскочил обратно. Напряглась. Уж больно загадочный вид у него был.

- Аль забыл чего? - отставила в сторону своё занятие.
- Давай поженимся!
Молча подошла почти вплотную, оттянула вниз оба века, полюбовалась на нормальные, вертикального разреза зрачки и чертиков, пляшущих в их глубине, тыльной стороной ладони потрогала лоб и пожала плечами, обращаясь сама к себе:
- Странно. Лоб холодный, не обкурился, перегаром не пахнет, а такую хню несет! Видать к дождю, - сделала заключение и снова занялась травами, которые не так уж и требовали моего внимания, но помогли отвлечься от больной темы. краем глаза наблюдая за своей головной болью. Он вздохнул.

- Ну, вот! Думал, посмеемся вместе над моей шуткой, дождемся твою сеструндию, выдашь ей, что положено, и ...
- ...будем вместе заниматься уборкой, - закончила я за него, догадавшись об истинной причине его возврата. Не любит соколик убираться.
- Нет уж! Сам накосячил, сам и убирай. А еще раз такое ляпнешь - помелом тебя по горбу поглажу. Жених хренов!

Молчун приблизился, взял моё лицо в свои теплые ладони и виновато так:
- Яга, ну ты чего? Я ж пошутил. Ведь оба знаем, что жених из меня и впрямь никакуйский. Мы же друзья?
- Друзья, - отозвалась эхом.
- Мир?
- Мир.
- Пойдешь со мной разгром тот убирать? - решил воспользоваться моментом и еще раз попытать счастья. Щаз-з-з-з...
- А вот хренушки! Занята я...

Не успела рот захлопнуть, скрипнула дверь - сестрица на пороге. Щечки румяные, губки алые, глазищи в пол-лица, коса до пояса, на конце в кольца завивается. Бровью соболиной повела, грудь как бы ненароком огладила и мой ящер сразу в ее сторону стойку сделал:
- Яга, сколько с тобой знакомы, а ты до сих пор с такой красавицей меня не познакомила. Ай-яй-яй, какое упущение. Придется исправлять, - подскочил к Манефе, склонил голову в галантном поклоне, только что каблуками не щелкнул. - Позвольте представиться - Молчун.
- Манефа, сестра Яги, - томно взмахнула ресницами моя сеструндия и протянула ручку для поцелуя, что он тут же поспешил сделать. Тьфу, да и только! Марлезонский балет, прелюдия...

Отвернулась, чтоб не видеть этого безобразия. Рука так и тянется к помелу. Вот только не определюсь, чего больше хочется: то ли самой на него вскочить да сдернуть куда подальше, чтоб глаза мои на эту парочку не смотрели, то ли по тыкве ящеру распутному да сеструндии моей коварной настучать, чтоб аж морок с нее свалился. А они, как назло, воркуют там, позади, голубками сизыми. Ну, погодите! Устрою я вам сейчас лямур-тужур!

Метнулась мухой к печи, брякнула на стол остатки пиршества, краюху хлеба, мухоморовку из шкапчика выставила, по чарочкам плеснула щедро, не забыв себе кваску вместо настоечки булькнуть, да капнула незаметно в их питье снадобье одно, секретное.
- А давайте-ка за стол. Чего у порога толкаться? Выпьем за занакомство.

Через пару часов и полтора литра мухоморовки сестрицу мою понесло не по-детски:
- З-з-з-наешь, соколик, х-х-х-хороший ты мужик! - виснет Манефа на шее Молчуна. - Ик... икр... и крас-с-с-сивый, сука! Я же виж-ж-жу...
- И что же ты видишь? - интересуется он подозрительно трезвым голосом, а сам на меня косо так поглядывает. А я чо? Я ничо! Сижу себе, в окошко, на опустившиеся сумерки любуюсь.

- Все я виж-ж-жу, - Манефа тыкает пальцем в меня, потом в его грудь, устраивает поудобнее голову на его плече и начинает сладко посапывать. Морок на ней еще держится, но уже расплывается, демонстрируя нам то сморщенную ручку, то клок седой пряди на голове. Молчун тихонько отстраняется, укладывая пьяную в дрова на лавку, подсовывает ей под голову мою котомку и поворачивается с серьёзным видом.

- Зачем споила? - смотрит пытливо.
- Захотелось, - прячу глаза.
- Ревнуешь? - слышу раздражение в голосе. - К чему это? Мы ведь друзья.
Закусила губу. Наружу рвется признание, да не хочется все окончательно испортить. Терять его сейчас не готова. Да и потом вряд ли буду.
- Я пошел, а ты подумай на досуге над своим поведением, - махнул рукой и шагнул в портал, оставив меня наедине с моей сестрицей дрыхнущей и мыслями невеселыми. Ну и ладно! Перебесится, обратно прискачет. Все равно ближе меня да братцев у него нет никого. Утро вечера мудренее. Посплю и придумаю, как и прощения не просить (по-любому я права, неча на глазах у нонешней подруги новую кадрить), и отношения в прежнюю колею вернуть.

Наутро Манефа встала злая и больная. Все же сыворотка правды у меня еще сырая, не доработанная. Вон и на Змея моего любимого совершенно не подействовала. Или ее в питье иное нужно добавлять, чтоб соединений со спиртом и галлюциногенами не образовывала. А может в другой пропорции нужно? Может наоборот, стоит усилить эффект? Пока мысль не ушла, кинулась записывать. Строчу в блокноте, на сестрицу не гляжу, чем да как от тяжкого похмелья спасается. Когда глаза от записей оторвала, она уже в полном порядке, напротив меня на лавке сидела и задумчиво так глядела.

- А ты изменилась, Яга. Влюбилась, - Манефа не спросила, а словно подтвердила свои мысли.
- Ну, допустим, да. И что с того?
- Я так понимаю, ему ты не спешишь об этом сказать?
- А за каким торопиться? - не стала раскрывать перед ней все тонкости нашего общения с Молчуном.
- Это ты кому сейчас заливаешь, сестра моя меньшая? Я ж тебя вижу насквозь и еще на три метра в землю. Тяжкая ты, ребеночка под сердцем носишь, да еще и потерянная какая-то. Может чем помочь? Зельем там подсобить. Мы же ему в две минуты приворот организуем.
- Не хочу приворот. Хочу все по настоящему.
- Эх, это пока молодо-зелено, чувств настоящих и хочется и можется, - насупилась сестрица. - Давай уж травку обещанную. Полечу зелье варганить. А сама подумай хорошенечко, как красавца-то не упустить. Счастье, оно ведь как птица в руке - держать нужно бережно, но крепко. Чуть послабишь пальцы, и поминай, как звали.

Сеструндия уже давно домой улетела, а я вокруг избы хлопочу, порядки навожу, да размышляю. Слова ее последние из головы все никак не идут. Счастье... Счастье... Счастье - птица. Птица Счастья... Хлопнула себя ладошкой по лбу. Точно! У нас же есть Птыц - самый большой спец по счастью, а значит, непременно должен помочь. Не успела мысль до конца оформиться, Птыц тут, как тут. Собственной персоной нарисовался. Верно же, что появляется, когда совсем припечет. Только серьезный какой-то.

- Птыц, чего случимшись-то? Ты чего такой сердитый? Али я тебя чем обидела?
- Да ничего не случилось, - успокоил. - Пойдём в избушку. Разговор есть. Важный.
Его на лавку усадила, а сама чайку на травах скоренько заварила, да на мышей оторвалась за сметану спертую. Хотела друга блинами со сметаной побаловать.
- Сядь, хорош суетиться! - развёл нас с мышами по разным углам. – Вот скажи мне, долго вы ещё с Молчуном душу друг другу рвать будете?
- Ой, Птах, не начинай. Всё у нас хорошо, - запела уже привычную песню, зацепив краем глаза силуэт Молчуна за окном. Сейчас я на его нервишках отыграюсь. – Не ссоримся, не ругаемся. Что не так-то?! Получше других живём.
- Угу, так «получше» да так «хорошо», что ты по ночам, когда Молчун услышать не может, в подушку ревёшь? Или так всё распрекрасно, что ты про новую жизнь, что под сердцем носишь, молчишь и ничего любимому не говоришь. И он тоже раскрасавец! - повысил голос Птыц, тоже разглядев моего ненаглядного. Театр одного зрителя, бля!
- Напридумывал себе в голове чёрте что про ваши отношения. Отбивается от своей к тебе любви из глупости, не иначе!

Я уткнулась носом в ладошки, рыдаю так показательно, чтоб зрителя пробрало до самых печенок. Пробрало не только зрителя. Птыц тоже проникся моментом, заизвинялся:
- Ну, прости меня, Ягуся, прости, что так резко всё тебе сказал. Но пойми, нельзя молчать о своей любви. Нельзя потакать страхам другого! Потому что можно однажды понять, что ты ничего не успел – не успел сказать, не успел понять, что любим взаимно, не успел побыть счастливым и всё потерял.
- Да я умру за него! Умру, а он как маленький: "Мы с тобой друзья и у нас свободные отношения", - процитировала молчуново любимое выражение.

Птыц еще долго увещевал да уговаривал меня не выделываться. А я уж в режим ожидания перешла. Все, что нужно было услышать, Молчун услыхал. Теперь решение только за ним. Птыц напоследок стребовал с меня обещание хотя бы про ребеночка папашке рассказать, подмигнул мне, стоя на пороге, и вышел вон. Зуб даю, пошел строптивца дожимать! Вот есть в жизни счастье!

Ближе к вечеру, когда я вся извелась в одидании, Молчун ввалился в избу, разгрохал кувшин, который никому не мешал, но неожиданно попался ему под ноги, загрёб носком сапога осколки под лавку, и все это проделал с самым нечитаемым выражением морды лица, которое только водилось в его арсенале. Я непроизвольно напряглась. Не то, что б страшно было. Нет. С ним никогда не страшно, да и я не пугливая лань. Не требую трепетного отношения. Но что-то подсказывало, что не с новой идеей чугунного литья он сюда пожаловал, и предстоящий разговор будет с сюрпризом.
- Это правда, что мне Птыц сказал? - грозно так поинтересовался, аж булки поджались.
- И что он тебе сказал? - решила включить режим блондинки, лихорадочно обдумывая, как бы так поскорее сдернуть отсюда, переждать грозу где-то в укромном местечке.
- Что ты и вправду моего ребенка носишь под сердцем. Почему молчала?!

Поняла, что сдернуть просто так не получится. Придется сдаваться:
- Я и не молчала. Ты практически сразу, вместе со мной узнал о беременности. Помнишь, там, на горе, в Ледяном царстве, привела тебя в чувства столь радостным известием. Просто ты напрямую больше не спрашивал, а я не хотела лишний раз воду мутить, - не люблю оправдываться, но сейчас нужно мозги ему затарахтеть, чтоб беситься перестал.
- Это было похоже на шутку.
- Не ко времени тогда было разборки учинять. Да и ни к чему. Мы с тобой друзья. Меня все устраивает. Тебя тоже. Захочешь с ребятёнком помочь - против не буду. Но и женить тебя на себе не собираюсь. Больно надо...

Молчун перебил, решительно рубанул воздух ребром ладони:
- Нет. Так дело не пойдет! Тебе надо или не надо, но ребенку отец нужен. Если тебе не стыдно, что при живом отце он полусиротой числиться будет, то мне на это не все равно. Я решил. Мы поженимся. И не возражай!
- Да не возражаю я, - отвернулась, старательно выискивая что-то на полочке, чтоб скрыть свою довольную мордель, которая вот-вот от счастья треснет - Раз решил, так тому и быть.
- И что, даже не поцелуешь женишка? - вдруг муркнул на ухо, подобравшись как-то незаметно сзади.
- Неа! - расслабилась. - Я уже вхожу в роль супружницы. У меня тут дел полно. Каши вот не наварила, пылюку еще не вытирала и, по-моему, голова начинает болеть.
- Р-р-р-р-р... - продолжил истязать мой слух коварный искуситель. - У меня найдется верное средство от твоих головных болей.
- Это какое же? - выгнулась, подставив шею под поцелуи.
- Идем в кровать. Я тебе его там презентую - моё личное ноу-хау.
- А кто против? Я очень даже за, - позволяю ему увлечь себя на постель.

Внутри столько счастья плескается, что хочется и смеяться и плакать одновременно. Его руки, его губы, они повсюду. В них сила и нежность, напор и страсть. Тело горит, требует разрядки, а он словно издевается:
- М-м-м-м-м... Я еще тут не целовал... И вот тут...
Дергаю его на себя. Смеется. Устраивается между бедер, потирается, но не входит. В глазах темнеет от желания. Чувствую, сейчас сама кого-то, такого умного, изнасилую. Выворачиваюсь, переворачиваю его на спину и решительно беру все в свои руки. Вернее, не только в руки, но это уже и не важно. Он на мне и во мне. Садится, сжимает в объятиях. Двигаемся в унисон, медленно раскачиваемся, постепенно ускоряя ритм. Из груди рвутся стоны и всхлипы. Поцелуи, как укусы, не успокаивают, только сильнее распаляют. Нечем дышать. Взрываемся почти одновременно. Сознание уплывает, машет ручкой.

Прихожу в себя, лежа на его груди. Сердце уже не грохочет по ребрам, бьётся ровно и сильно, как и то, что под ухом. Открываю глаза и встречаюсь с его хитрым взглядом:
- Ну что, голова не болит? Помогла моя пилюлька? - щекотнул пальцами по ребрам.
- Еще не поняла. Как-то не распробовала. Можно повторить? По-моему в висках еще стучит.
- Яга, побойся бога! Приличные мужья на жён два раза в неделю, строго по расписанию залазят. Ты хочешь, чтоб я оба заряда за один раз отстрелял? А чем в остальные дни будем заниматься?
- Ну-у-у-у... Я так не играю! - щипнула его за бок. - Не успела замуж выскочить, а мне тут уже такие мрачные перспективы супружник будущий обрисовывает. Хорошо, хоть не поторопилась согласие дать. Есть еще возможность спрыгнуть с крючка да поискать более подходящую кандидатуру.
- Я те спрыгну! - сжал посильнее в объятиях. - Нечего! Пользуйся тем, что под рукой. Мною то есть. Убедила. Постараюсь не два, а целых три раза в неделю на своей флейте исполнять.
- Ха-ха-ха... На твоей флейте исполнять только я могу. Сам не достанешь. А вот орудовать ею придется самому. Хотя... Так уж и быть, помогу тебе, в случае немощи, поддержать ее на боевом взводе.
- Сплюнь, Яга. Не накаркай! - смеется и целует одновременно. А мне хочется весь мир обнять и радостью своею поделиться.

Летучий Голландец мы нагам решили загнать. В Тридевятом все порталами да личными средствами передвижения пользуются, а наги хоть и владеют магией, но слабо. Передвигаются не так быстро, как им порой хотелось бы. Ведь у любой нормальной лошади при виде их хвоста начинается тихая истерика с необратимыми последствиями в виде пахучих кучек. Так что за наш корабль они готовы все сокровища мира к нашим ногам сложить и еще сверху от души добавить.

На спуск корабля со стапелей и первый пробный полет народу собралось немеряно. По поручению Молчуна самолично в блюдонете приглашения разослала всей нечисти и чисти. Правда, недоумевала, с какого нам столько зрителей? Тут и Василиса с Иваном, да внучком прибыли, и братцы Горыни да Баюн со своими половинками, Даже Кощей с Сереньким пожаловали, хоть и не звала я их. Стоят в стороне, хитро так усмехаются. Костлявый, видать, надеется, что ничего у нас не выйдет и Голландец не полетит. А вот фигушки! Зря мы, что ли, столько месяцев над ним бились?!

Все поднялись на корабль. На земле осталась только обслуга, столы банкетные накрывать. По старому русскому обычаю, обновку обмыть, как следует, полагается. Мы с Молчуном на носу встали, дали отмашку подмастерьям своим, чтоб выбивали опоры. Стоило упасть последней, как Голландец устремляется ввысь, подставляя попутному ветру белые паруса. Все притихли, не по сторонам глазеют, а на нас с Молчуном. Видать речь торжественную ждут по случаю открытия первых корабельных авиалиний. Поворачиваюсь к нему, а он стоит от меня в трех шагах и вместо того, чтоб речь толкать, смотрит так, что плакать хочется. Сердце дрогнуло.

- Молчун, - говорю. - Ты чего? Народ речь ждет.
А он улыбается и молчит. Глаз с меня не сводит. В глазах огонь полощется такой, что сердце к горлу подкатило. Да что с ним?! Никогда таким не видела.
- Милый, хороший, - кинулась к нему, обняла, к груди широкой прижалась. - Что с тобой? Тебе плохо?
- Нет, - в макушку мне, а у самого, чувствую, губы в улыбке расползаются. Вот же гад! Напугал!
- Нашел время и место шутки шутить, - проворчала облегченно, прикладывая его рукой по заднице. - Ой! Больно!
Потерла о ту же задницу ладонь, которая на твёрдый предмет в кармане напоролась, и немедленно в тот карман залезла, хоть и не в привычке у меня это. Но любопытно ведь, что он там от меня прячет? Коробочку какую-то очень интересную вытащила. Верчу перед носом, на него поглядываю.

- Ты уверена, что хочешь ее открыть? - спрашивает, а в глазах уже не огонь - Вечное Пламя бьётся. Мне не страшно. Только еще сильнее тянет ее открыть.
- А что там?
- Не откроешь, не узнаешь, - улыбается.
- Зануда, - проворчала я и решительно открыла коробочку. Баа Яга я или где? Чего мне бояться? Свет резанул по глазам, огонь прожег насквозь, а в сердце словно мухоморовку взорвали. Больно-то как!
- Молчун?!
- Любишь? - обнял меня, а сам ухмыляется, фокусник! Сделала вид, что призадумалась, подбородок рукой подпёрла, на гостей кошусь. А они шеи все повытянули, в глазах ожидание. Василиска брови приподнялась и губами шепчет: "Ну!.. Ну!.." Так сразу спокойно, радостно и чисто мне стало.
- Ну ты и гад, - проворчала я, обнимая его покрепче. Вот же ж зараза! А то он не знает, что жить без него не могу?!
- Любишь? - повторил он, и огонь лизнул мою левую руку. Ласково так. С намеком. А я женщина умная, намеки с полтычка понимаю.
- Люблю всем сердцем, хоть ты и... - договорить мне не дали его губы, а додумать - руки. огонь полыхнул так, что искры посыпались. Не жжет его пламя, согревает, как солнце ласковое.

Молчун от губ моих оторвался, облегченно вздохнул, взял мою руку в свою, и на наших пальцах полыхнули искрами огненные кольца.
- Красота, - счастливо выдохнула я. - Не ждала и не гадала, что этот день столько радости принесет.
- Я над ними полгода работал, - едва слышно признался Молчун, а огонь над нашими головами полыхнул с новой силой. Я заулыбалась. Вот уж не думала, что он у меня такой романтик. Прям всплакнуть захотелось. От счастья. Но не буду слезами музыку портить.

Кольцом полюбовалась и протянула руку по щеке его погладить. Голову склонил, улыбается. Только бледный больно.
- Молчун? - всполошилась. А он народу рукой знак подал, меня на руки подхватил и ну за борт. Ведь до земли метров двадцать лететь! Ступа в избе, изба в отгуле и крыльев у него нет! А дитятко в животе пинается радостно! Зажмурилась...
- Ап-п-п-п-п!.. Не бойся, любовь моя, я тебя в обиду не дам, - фыркнул мне в ухо. Только глаза открыла - хрясь! Наш Летучий Голландец прям нам на головы, как факел горящий - бряк! Брёвна в разные стороны, гости в кусты, огонь по столам, а мы с Молчуном посреди этого погрома целые и невредимые стоим.

Что-то тут не так! Руки в боки упёрла, спрашиваю:
- Дорогой, а ну, признавайся, что натворил? Каким таким тазом наш корабль накрылся?
- В нас, Змее Горыныче, Феникс заточен был, - улыбнулся Молчун. - На свободу его выпустить мы могли только тогда, когда все трое свою истинную любовь встретим. Вот я его и отпустил. Пусть свою вечную любовь сам ищет, а мы трое теперь людьми свой век доживать будем. Непростыми, конечно, но тем не менее.
- Это что же это, - растерялась я. - Ты своими тысячелетиями ради меня пожертвовал?
- Зачем мне они, если тебя рядом не будет? - спросил Молчун. Так спросил, что я ему в грудь немедля носом уткнулась.

Вроде и сказать что-то надобно, да только слов таких еще не придумали. Обняла его и наконец спокойно расплакалась. От счастья, конечно. Я хоть и Баба Яга, но на своей свадьбе грех не поплакать. Зато потом всю жизнь смеяться буду.




В качестве бонуса.

Пополнение

Сколь живу годков на свете белом, все не устану удивляться чудесам чудесатым. Когда мне достался такой супружник активный, у которого шило в заду заместо двигателя работает, то даже и не подозревала, сколь весело с ним будет время проводить. Даром, что Молчун! Кстати, это он в составе Горынь все отмалчивался, а вот, как отдельный экземпляр, очень даже разговорчивым оказался. Не соскучишься с ним.

Вот поди ж ты, тысячелетний дракон, а ведет себя мальчишка мальчишкой. Я тоже не отстаю, рядом, как тот кузнечик скачу! Мы с ним и варанов на Комодах за хвост дёргали, и ступу мою модернизировали (теперь у нее есть функция сброса не зарегистрированных пассажиров), и в огромных воздушных пузырях ныряли на дно морское, позырить на чудеса подводные, и ковер-самолет у пьяного Хоттаба угнали (хотя долго потом ржали над собой: на что он нам нужен, раритет этот, молью трахнутый?). Когда ж старичок, бедолага, вновь напился, только теперь уже с горя, завернули его в тот ковер и порталом домой отправили, в Самарканд. Хотели иллюзию сделать, типа в бутылке вновь оказался, но потом решили не издеваться над болезным, оставили досыпать так, да еще и антипохмельного зелья в кувшинчике ему припасли на утреннюю пробудку.

Попутно выяснили, что моя метла Молчуна и близко к себе подпускать не хотела. Зато избун сразу признал за старшего и все приказы на ать-два исполнял. Правда и с метлой мой благоверный нашел общий язык. Не сразу, конечно, но со временем, опытным путём он выяснил, что, как всякое создание женского роду, подношения она больно любит. Притащит Молчун пару веточек свежих, сибирьковых, воткнет в нее, она тут же перед ним перья-то и распушает. Бери ее и угоняй, хоть на край свету! Паразитка продажная!

Короче, жизнь била ключом, даже несмотря на растущего внутри меня наследника. Мы с Молчуном оба чувствовали, что дитятко непростое на свет божий явится. Магический фон наследника муженёк чувствовал даже на расстоянии. Только расшифровать его до конца не могли: ни он, ни я. Дитятя явно сюрприз нам какой-то готовило. И вот только благодаря беременности моей, я увидела Молчуна еще с одной стороны. Он вроде смеялся, шутки шутил, как всегда, а сам нет-нет, да и мазнет по мне тревожным взглядом. Видать, все мужики такие полохливые, когда дело до деток доходит.

Хоть и магом был сильным, и не один день на свете прожил, а все же волновался за нас с наследником: ночами не спал, все изобретал какой-то расчудесный эликсир для рожениц. Одна беда. Испытать его не на ком было, окромя зверушек лесных. Сколь не уговаривал и человечек, и нелюдь разную на сносях опробовать средство - ни одна живая душа не согласилась. Все предпочитали своими, проверенными методами пользоваться, или по старинке, с охами да ахами, деточек на свет божий являть. А мне не решался давать. "То, - говорит, - что ежихе помогает, не значит, что поможет тебе. Магия, опять же, совпасть должна с детской."

Я-то не рвалась. Чай не впервой. Он - маг. Да и я ворожбой ведь не зря весь свой век промышляла. Уж сможем дать себе рахубы в нужный час. Весь век не прохожу с рюкзаком впереди. Разрожусь и без эликсира. Но муженек мой выразил желание на родах присутствовать и подсобить благому делу. А я даже слова супротив не сказала. Почему бы и нет? Кто ж еще, как не оба родителя, должны первыми потомство встречать?

Жизнь била ключом. Только в последний месяц я чуть потише стала себя вести, когда уж и земли из-за живота разглядеть не могла не нагнувшись. Но чувствовала себя великолепно и капризами, типа, принеси мне того, не знаю чего, не страдала. Как говорится, ничто не предвещало...

Я сидела в лаборатории в своем любимом кресле и листала "Наука и жизнь", пытаясь отделить зерна от плевел, Молчун все же не оставлял попыток: совершенствовал волшебный эликсир для предстоящих родов, а параллельно с ним сыворотку правды. Носился мой милый метеором по лаборатории и бубнил себе под нос "Говорят, мы бяки-буки...", а я между делом любовалась на его мужественный профиль. Не выходило у него что-то там с сывороткой. Она действовала, но как-то неправильно. С пробуждением либидо. Так, что испытуемый готов был и указатель придорожный изнасиловать, признаваясь ему в своих самых потаённых эротических фантазиях. С этим нужно было что-то делать.

Свою идейку с мухоморовкой я давно Молчуну подкинула, обсосали ее с двух сторон, вот он и пыхтел, пытаясь свести все к общему знаменателю и устранить нежелательные побочные эффекты. Меня к производству оной близко не подпускал, чтоб парами не надышалась и не навредила будущему наследнику. А я и не рвалась. Подумаешь! Не больно-то и хотелось. Косилась, конечно, в ту сторону одним глазком из-за журнала. Хотелось к процессу ручку приложить, но не лезла. Зарок ведь давала. Мамой клялась. Мой Молчун, по-видимому, к тому времени сам паров уже здорово нанюхался, потому как вопросы из него дурацкие полезли:

- Яга!
- Ась?
- У меня встал вопрос.
- Только вопрос? Больше ничего? - не преминула поддеть.
- Фу-фу-фу... Пошлячка! Так вот, мне тут мысль одна покоя не даёт.
- Слава богу! Не одна я тебя достаю.
- Не перебивай, когда с тобой твой мужчина разговаривает! - типа, грозный дракон.
- А ты на беременную голос не повышай. Это, знаешь ли, чревато, - захихикала, а у самой вдруг в голове: "Дзинь! Время пришло!" - и в животе повело, кольнуло знатно. Даже растерялась слегка, погладила его, в надежде, что рассосется. До родов то еще неделя была по срокам. Эликсир, опять-таки, не был опробован. А Молчун продолжил вещать и ухом не вести, словно ничего не почуял. Бывало у него такое, когда здорово чем-то увлекался. Никаких изменений в магическом фоне даже у себя под носом не замечал.

- Яга! Ты дашь мне сказать?
- Я вся - одно большое ухо.
- Хм... Ладно. Я вот о чем. Птенцы вылупляются из яиц...
- Тоже мне, новость...
- Погоди. У Ворчуна с Нагайной опять таки детки из яиц вылупились.
- Эт ты мне сейчас Америку заново открывать вздумал?
- Яга, будь серьезней!
- Ну-ну! Удивляй меня дальше.
- Я-то с братьями тоже из яйца рожденный. А ты сейчас моего ребенка носишь. Вот я и хочу узнать...
- Не стану ли я яйца нести? Молчун! Да ты никак с дуба рухнул?! Ты где-то яйцеклад обнаружил, когда самолично на мне исследовал все тонкости строения женского тела?
- Я тогда не об этом думал.
- В тот момент за тебя вообще нижний мозг думал. Но все же?
- Не. Яйцеклад мне там точно не встречался.
- Тогда об чем речь? В несушку я точно не превращусь. И наследника тебе рожу по человечески, - тут наследник так здорово запросился наружу, что ясно стало: не отверчусь. Придется до срока рожать.
- А если не устраивает такой способ рождения, так тебя за твои рога тут никто не держит! - съязвила, как положено приличной, занудной женушке.

- Погоди. Не бурчи, - эскападу с рогами Молчун предпочел пропустить мимо ушей, что на него совсем не похоже. - Лучше расскажи, в каком положении рожать собираешься?
- А в каком зачинали, в том и рожу, - ляпнула не подумавши, и только по его озадаченному молчанию поняла, что сказала. Учитывая, какие эксперименты мы в пору зачатия в постели проворачивали, это было бы несколько проблематично. Но не отказываться же от своих слов!
- И тебя придержу рядом, чтоб ощутил всю прелесть момента, - вновь захихикала. - Что одну и ту же тему десять раз обсасывать? Мы ж уже все с тобой раньше обговорили. Ты сам мне статью о родах в воде подсуетил, сам убедил в их пользе для нашего наследника, сам с Водяным договорился?
- Подсуетил. Убедил. Договорился.
- Он нас на озере примет?
- Примет.
- Русалок любопытных разгонит?
- Разгонит.
- Манефа с кикиморой обещались подстраховать ежели чего?
- Обещались.
- Дык, какого лешего ты тут Ваньку-дурака из себя оформляешь?

На этой фразе он завис, явно не зная, что ответить, чтоб не обидеть. Потом присмотрелся повнимательней и разродился:
- Ты меня сегодня еще не кормила, не поила, а уже пытаешься мозг поиметь? Яга, это на тебя не похоже. Колись давай, что происходит?
- Тебе не понравится.
- А может я сам решу, что мне понравится, а что нет?
Вижу, что милок мой уже явно теряет терпение, и решаюсь:
- Рожаю я.
- Не понял... Как рожаешь? - замер он да прислушался. - И впрямь рожаешь.

Молчун медленно, аккуратно отставил в сторону колбу с недоваренным драгоценным снадобьем. Потом почесал затылок, решительно затолкал ее в сейф - видать, от греха подальше - и повернулся ко мне:
- Мдя-я-я-я... Пару минут назад почуял измененный магический фон, но грешным делом решил, что показалось. Ты ж сидишь вся такая беззаботная и радостная, - подошел ко мне, прикоснулся губами ко лбу и, умостившись на подлокотник кресла, приложил руку к животу. - А ведь говорила, что у нас есть неделька в запасе. Я кикимору отпустил с твоей сеструндией в Лапландию за морошкой. Нагайна с Ворчуном в турне поехали к Нагам, Василиса с ними, в качестве тяжелой артиллерии. Человечкам-повитухам доверить вас с наследником не могу. Вдруг выброс магии какой? А они такие хлипенькие. Шандарахнет дитёныш наш по ним - ни один некромант потом косточек не соберет. Может и впрямь подождешь с недельку? - подмигнул лукаво. Змей! Любимый.

- Я-то сколь хошь подожду, а вот дитятко твое большим терпением не отличается. В дверь ломится так, что мне уже обеспечен заворот кишок, - поспешила "успокоить" горе своё луковое.
- И что теперь делать? - бровями поиграл, а в глазах все равно тревога мелькает.
- Ворота открывать и принимать гостей!
Отвернулся, бубнит себе под нос:
- Чтоб я еще раз!.. На бантик завяжу...
- Милый! Я не ослышалась? Ты что-то о бантиках там говорил?
- Да... Синий, говорю, нужно было подготовить, - выкрутился благоверный. А меня смех разбирает. Хочется просто подразнить его.
- Воды... - прикрыла глаза, кисть на лоб откинула, приняла вид, чуть ли не умирающей. Не одному ж ему представление разыгрывать? Вроде повёлся.

Не успела бледность благородную, синюшную на себя нагнать, как он уже несется с кружкой воды в руках. Притормозил. Хлопнул себя по лбу рукой. Помчался обратно. Тащит снова, но оттуда уже пар валит. Видать, чайку плеснул. На ходу хлебнул. Обжегся. Выматерился. По губам себе нашлепал. Снова развернулся и исчез. Вернулся быстро, но половину на ходу расплескал. Подскочил ко мне, за руку взял и тут же залпом всю воду выхлебал. Потом смотрит в кружку, на меня, снова в кружку и:
- Прости. Не донёс... - а у самого чертята в глазах скачут.
Вновь с места сорвался, клоун мой любимый. Только колпака шутовского на голове не хватает. А я от хохота гнусь и вслед кричу:
- Ты не забыл, что нам порталами пользоваться нельзя? До озера далеко, а пешком не дошлепаю. Да и ступа меня вряд ли сейчас выдержит.

- Так у меня с Нагай-птицей договор заключен. Как только ты рожать соберешься, а ты уже собралась, я тотчас блюдую ей и она нас относит к озеру. Ща звякну нашему транспорту, - сменил траекторию движения Молчун и взялся названивать по блюдофону самой распоследней модели, да еще и им же самим усовершенствованной.
О чем они там поначалу разговаривали, я даже не прислушивалась, а вот потом, когда Молчун зубами заскрипел, волей-неволей ушки на макушке встали.

- Ты что ж это, перьевой мешок, кинуть меня вздумала? Где я по-твоему сейчас иного перевозчика найду?
- Ничего не знаю. Договор был через неделю лететь, - проскрипела вредная птаха в ответ. Такой нежданчик от нашего наследника никого на месте не застал.
- Сейчас всё равно я далеко. Ко времени не поспею. Ищите другого помощника, - щелкнула клювом Нагай-птица и отключилась.
Акушер мой, ни слова не говоря, давай тому же Хоттабу наяривать. Ему через портал к нам со своим ковром-пылесосом... тьфу... самолетом, что до ветру сходить. А тот и лыка не вяжет. Знай себя за куцую бороденку дергает и требует еще вина. Молчун прервал с ним связь и вновь по блюдофону кого-то набрал, да только вызов впустую ушел. Тут уж мой благоверный слегка разнервничался. Да так, что блюдце из рук уронил. Два раза... Со всей дури... Кинул мне через плечо:
- Я сейчас... - и рванул на двор. Через минуту загрохотало что-то, белым пыхнуло за окном. Я аж рожать забыла, так любопытно стало, что там происходит. Голоса какие-то послышались. Покряхтела, попыхтела, но с места насиженного поднялась, к окошку подошла и распахнула его. А там... Горыня. Трехглавый. В полном составе. Озадаченный. Совещается:

- Помогите, братцы!.. - это мой, получается, группу поддержки себе набирает: народ на променад агитирует. - Я ж один не справлюсь! Нужно Ягу к озеру перенести.
- Не, ну ты даёшь, - хихикает Говорун, почёсывая тыковку, а Ворчун ему вторит. Говорун же дальше язвить продолжает, ирод лазоревый:
- Значит, Яга уже вовсю рожает, а ты ее к нам на спину взгромоздить вздумал? Щаз! - переглянулись меж собой эти заразы. - А ну как сверзится с высоты? Моя нервная система таких потрясений не выдержит. Или возьмет, да и родит прям на нас? Кто ей поможет, если мы в это время крыльями махать будем, да курс держать? Тем более, в женской физиологии я разбираюсь, как коза в бананах. Мой Трандуил ... гм... мужчина все-таки. Вон, Ворчун у нас - многодетный папаша. Может он и поработает консультантом по ходу дела? - кивнул на братца.

Ворчун аж хвост поджал, сделал глаза, как плошки, и себе давай отнекиваться:
- Не-не-не... Во-первых, мне Нагайна по кумполу настучит, ежели я посмею Яге в такое место хоть одним глазком заглянуть. Дружба дружбой, а мужья врозь. И, во-вторых, я тут тоже бесполезен. Специфика у нас с Нагайнушкой своя, сам понимаешь. Так что, Молчун, братец, донести Ягу до озера мы не отказываемся, но ты уж как-то постарайся уговорить ее дотерпеть до места, и нас с Говоруном криками резкими не смущать.

- Да вы никак пообалдели оба? - возмутился на те речи Молчун. - Вы что, Ягу не знаете? Да она ни в жизнь не покажет, даже если ей и впрямь туго будет! А времени у нас в запасе немного есть. Донести до озера по-любасу успеем. Ждите здесь. Я сейчас котомку с необходимым прихвачу да Ягу приведу.
Тут же братцы распались натрое и Молчун на всех парах дернул в лабораторию.

Заскочил весь такой радостный:
- Милая, транспорт готов. Ты рожать не передумала?
- Ну, раз и транспорт готов, и ты, то на кой ляд мне отступать? Да и наследник, чую, совсем не против сменить обстановку.
Рассмеялся Молчун, цапнул котомку со скамьи, меня на руки подхватил и поволок на улицу. А там браты его с ноги на ногу переминаются, на меня глазами хлопают.
- Ну что, орлы? Готовы к психическому рейсу? - не преминула поиграть у них на нервишках. Яга я, или где?
Ворчун что-то себе под нос пробубнел, а Говорун наоборот расслабился и разулыбался:
- Раз ты, Яга, шутить изволишь, знать наш рейс не такой уж и психический выйдет. Только вот как тебя нести будем? На спине-то ты вряд ли удержишься со своим шариком, - скосил глаза на мой живот.
- А нечего ей на спине делать, - тут же подал голос Молчун. - Лапы нам на что? Или ты ими уже разучился пользоваться? В лапах и отнесем.
Сообразительного муженька я себе отхватила! Прям не нарадуюсь. Вот рожу и нарадуюсь. Поскорее бы!

Передислоцировали Горыни меня к озеру быстро, трепетно держа впереди себя в могучих лапах, как в колыбели. Обошлось почти без приключений. Только из-за ветра неизвестно откуда взявшегося, пришлось на бреющем лететь. Поломали Горыни пузом своим пару сосенок. Такое им в этой ипостаси, что слону дробина. Приземлились на бережку у нашей любимой с Молчуном заводи. Только я ногами на землю ступила, Горыни мои вновь растроились. Молчун рядом стал, а Ворчун с Говоруном ручками помахали, пожелали счастья в личной жизни и, стребовав обещание немедля блюдануть о результатах, смылись порталом. Оставались мы с благоверным моим недолго одни. Озерная гладь заволновалась, кругами пошла и на глаза нам показался сам хозяин - Водяной. Рукой в тине зеленой повёл, пальцами прищёлкнул и рядом с ним из воды показалось что-то вроде ложа из листьев кувшинковых. Хозяин озёрный сделал жест приглашающий, поклонился безмолвно да вновь сгинул в своих глубинах, наконец оставив нас наедине.

Угнездил меня Молчун на то ложе прямо в одежде и сам в портках в воду зашел. Не нагишом же дитятко встречать? Какое у него тогда о родителях мнение сложится? А обсохнуть - дело недолгое. Шепнул заклинание, и ни росинки на тебе не останется.
Дитятко наше как раз просигналило настойчиво, что готово выйти в открытый космос. Боли я не чувствовала, ворожба моя спасала от такого побочного эффекта, но кайфа от его передвижений внутри тоже не ощущала. А еще наследник силушку свою волшебную излучал, как сверхновая.

- Чуешь, Молчун, как от дитяти магией шибает?
Без пяти минут папашка гордо выпятил грудь, что тот тетерев на токовище и разулыбался:
- Как же не чувствую. Хороший потенциал у нашего наследника. Только как же его уговорить не буянить здорово и поскорее выбраться наружу? - озадаченно почесал муженек свою тыковку. - Может спеть чего? Или давай, мяса принесу? Нас с братьями из яйца на мясо выманивали.
Как-то неправильно подействовала на меня его болтовня. Тут же захотелось чего-то съесть, сама не знаю чего.
- Мяса не хочу. Хочу апельсин и капусты квашеной.
Он посмотрел на меня, как на дитя малое. Даже по голове погладил:
- Это я тебе потом дам, а пока надо сына выманить. Сам он, по-моему, в ближайшую пятилетку выходить не собирается. Видно, ему в тебе хорошо? Оно-то конечно понятно. Мне в тебе тоже ого-го как хорошо было.

Я невольно фыркнула:
- Нашел о чем сейчас, да еще практически при сыне, вспоминать. Может ты его вообще уговоришь там остаться?
- Ну, а че? Правильные ориентиры ему даю. Зато нормальный мужик будет, не то что некоторые. не будем в моего брата пальцем тыкать.
- Ай-яй-яй... Дорогой, ты о толерантности слыхал? Что тебе наши голубки плохого сделали?
- А я чо? Я ничо... Давай-ка лучше делом займемся. Сейчас гляну, что там наш сынок поделывает? - включил повитуху мой любимый. Наклонился надо мной и замер.

- Ты не молчи, рассказывай! - ничего не видела из-за живота, но хоть как-то старалась проконтролировать процесс.
- Тебе анекдот или о погоде? - ожил Молчун.
- Балда! Головку видно?
- Какую из них? Моя так вообще от страха на неопределенное время спряталась, - зубоскалит муженёк.
- Это ты сейчас ее не найдешь. Поглядим, что она тебе через месяцок запоет.
- Что? Целый месяц без сладенького? - молчуновы обалдевшие глаза нужно было видеть! - Мы так не договаривались! Да через месяц мои перепелиные начнут греметь как царь-колокол. Может что-то раньше придумаем? - скорчил жалобную мордель.
- Кто о чём, а голый о бане! - чувствую, что аж нога задергалась, так захотелось его за несвоевременность пяткой лягнуть. - Кашпируй там давай! Не отвлекайся!

Молчун спохватился и вновь переключил внимание на предмет нашего ожидания:
- Сынок, родименький, выходи. Заждались мы уже тебя, - обратился он с приветственной речью. Чувствую, внутри что-то здорово заворочалось.
- Ой-ой-ой! Ты куда? - завопил муженёк.
- А-а-а-а-а-а!... Что случилось? - и себе ору.
- Дитныш наш наружу выглянул, головой помотал и вновь скрылся. А теперь из тебя хвост торчит. Зелёный.
- Ёшкин-матрёшкин! - вспоминаю азы анатомии и физиологии и понимаю, что трындец подкрался незаметно.
- Что происходит? - трясёт меня за ногу Молчун.
- Хвостом вперед лезет? Нужно развернуть!
- Кого? Тебя?
- Балда! Его!
- Ш-ш-ш-ш-шта?! - брякнул челюстью о пол мой обалдевший помощник. - Яга, милая, девочка моя, как ты себе это представляешь? Не коня ведь на дороге, и не корабль, а дитя! И где? У него руля нет!
- Носом он вперед должен идти, а не хвостом.
- Выходит, я должен его уболтать обратный разворот сделать?
- Да! И как можно скорее! - окончательно разозлилась я на своих мужиков. Эти танцы с бубном внутри меня не очень-то приятными ощущениями сопровождались.
- И вообще. Или сам действуй, или передай своему наследнику, что если он сейчас же не развернется, я вообще его родить отказываюсь!
- Стоп! Яга! Не буянь. Сейчас я все устрою.
Наклоняется надо мной, смотрит в глаза молча, пристально, обнимает за шею одной рукой, а вторую на живот кладёт. Расслабляюсь. Прикрываю глаза. Чувствую, как по телу искорками побежала его сила. Дышу глубоко.
- Хорошо? - шепчет неслышно, одними губами, целует легко, почти не касаясь. Улыбаюсь в ответ:
- Хорошо. Давно бы так.

Ничего не чувствую. Словно завороженная наблюдаю, как Молчун спускается лицом к животу, целует его, обхватывает ладонями, шепчет тихо:
- Пойдем, малыш, мама устала, неужели ты не чувствуешь? Она же у нас маленькая совсем, а ты большой.
Прислушиваюсь к его шепоту. Чувствую, как внизу нарастает давление. Время пришло! Откидываю голову, сверяясь с ощущениями, упустив из виду своего благоверного. А он времени зря не теряет: водит рукой над животом и древнее тайное заклятие произносит, что тысячелетиями звучало из уст драконов над своими яйцами, для призвания потомства.

Будто песня в ответ послышалась: звук такой чистый и высокий от поверхности воды отбился, после чего кокон из нитей силы завертелся вокруг нас, осветил округу золотым сиянием, мягко приподнял меня над поверхностью озера. Вдруг, словно со стороны нас увидела. Я нависаю над водой. Молчун стоит рядом. А между нами появляется шар, внутрь которого втягиваются нити кокона. Мгновение спустя на руки Молчуна опускается маленький зеленый дракончик. Трёхголовый. А я вновь оказываюсь на ложе из листьев.

Молчун с восторгом смотрит на юного Горыньку, но не успевает ничего сказать, как наше милое чадо чихает на него пламенем. Да так, что мужа на берег выносит. Пока офигевший папочка приходит в себя и возвращает утраченный дар речи, ко мне поворачиваются три милые мордашки. Две просто молчат, а одна улыбается и задорно подмигивает.
- Опять три в одном? - вырвалось.

Смотрю на Молчуна. Он весь в песке с головы до ног, рассматривает свое чадо и тоже глупо лыбится. А я не выдерживаю, смеюсь облегченно:
- Как же мне везет на трехголовых Горынь! Сын весь в тебя. Такой же зелененький и симпатичный!
Мой любимый осматривает себя и чмыхает носом:
- Вот как раз в настоящий момент симпатичностью от меня за версту несет. Весь черти в чем! Хорошо, хоть сынуля мне волосы на голове не спалил, а то б ты в мужья получила лысого красаф-ф-ф-фца.

Я смеюсь, выбираюсь на берег, а Молчун подходит с дитятком, выдыхает на всех нас огонь магический, очищающий, после щекочет мелкого Горыньку по пузику и тот вмиг оборачивается обычными человеческими дитёнышами. Едва успеваем их подхватить. У меня на руках оказываются два сыночка, а у Молчуна пускает пузыри маленькая зеленоглазая дочурка. Она хватает папочку за нос и звонко смеется. Супружник мой расплывается в глупейшей улыбке. А у меня от счастья слезы на глаза наворачиваются.

Смотрю в голубую высь и мысленно благодарю Птицу Счастья: "Спасибо, Птыц!"
А через секунду слышу в ответ: "Обращайся!.."


Неписун задалбывал. Поборола. Теперь только один хвост мне спать не даёт. Но я и его на днях допишу)))

---

Хочу!

[Lana Mak]

Раньше существовала легенда, что где-то далеко живет маленький тихий человек, который собирает все печальные слезы, делает из них звезды и вешает на небо.
И когда исчезает причина печали, звезда падает, чтобы кто-то, там, на Земле, мог загадать счастливое желание.
Хочу вновь увидеть звездопад. Не столько лично мне нужно, сколько хочется помочь хорошим людям)))

@настроение: пожелательное

---

Сорока. Тащу все, что блестит и манит)))

[Lana Mak]

Возьми свое послание Клайва Льюиса

Невероятно, но все в тему. Вчера встретила друга. Обнялись и почувствовала, что мне все побоку! Переживём, перетопчемся, покажем факи всем напрягам...